Вот это любовь!

Игумен Н. рассказывает про своего духовного отца, старца Иоанна (Крестьянкина).

– Как-то ждал я очереди к батюшке. Вот очередь уже скоро подойдёт, осталась передо мной одна бабушка. Задаёт она старцу вопрос. Он ей отвечает. Бабушка снова спрашивает то же самое, и старец ей опять то же самое отвечает. Бабушка спрашивает снова, другими словами, но тот же вопрос. И отец Иоанн спокойно и терпеливо другими словами повторяет ей тот же ответ. Я уже закипаю и думаю: «Всё уже и так понятно, ведь ответил тебе старец, ну, что же ты его так мучаешь-то, вредная же ты бабулька!» А старец терпеливо продолжает ей объяснять полчаса одно и то же.

И отец Н. заканчивает свой рассказ неожиданно:

– Вот это любовь! Вот это терпение!

Обычный день обычного Оптинского отца

Отец Н. встал, как обычно, в пять утра. Полунощница, ранняя Литургия, с девяти утра и до половины первого принимал исповедь. Люди шли нескончаемой вереницей: некоторые только исповедовались, другие, их было больше, после исповеди задавали вопросы, просили совета, жаловались на скорби и болезни, просили молитв. Вникал, отвечал, советовал, молился за каждого, читал разрешительную молитву. К половине первого почувствовал полное изнеможение. После трапезы стало полегче, зашёл в келью, но уже через полчаса отправился чинить колодец на святом источнике, затем на монастырскую стройку. Потом служил на Всенощной, помазывал, в конце службы вышел с другими отцами на исповедь. Последние исповедники были в половине первого ночи: в выходные приезжает очень много паломников.

В час ночи пришёл в келью, помолился. Упал на доски кровати. Что-то крутилось в голове. Что? А, вспомнил! Сегодня у него – день рождения. Пятьдесят лет. Ну что ж… «Многая лета» ему спели на день Ангела, а дни рождения монахи не отмечают…

Отец Н. уснул мгновенно и улыбался во сне: ему снилось детство, мама и праздничный пирог.

Бестолковые послушницы

Мать Е. уже много лет трудилась на одном ответственном послушании. В помощь ей постоянно присылали паломниц. Только паломницы попадались совершенно бестолковые. Всё что-то путали, либо спешили и портили работу, либо слишком возились и не успевали. Мать Е. шла к старшей и просила:

– Помощница у меня очень бестолковая. Пожалуйста, пошлите другую, посмышлёней да порасторопней.

Старшая меняла помощницу, но новая каждый раз оказывалась хуже предыдущей, и так дело дошло до того, что матери Е. приходилось одной выполнять всю работу, потому что последняя помощница больше портила дело, чем помогала.

В отчаянии мать Е. отправилась к духовнику жаловаться на бестолковых паломниц. На жалобу духовник ответил:

– Так и будет у тебя, пока станешь их менять. Терпи ту, которую прислали.

Мать Е. стала терпеть, и скоро дело чудесным образом поправилось: с работой паломницы стали справляться.

Тогда я тоже постою

В Оптиной на Литургии всегда много паломников. Начинается причастие. Стоим в очереди. Очередь очень большая. Меня дёргают за рукав. Оборачиваюсь: за мной с ноги на ногу переминается паломница средних лет, на брюки повязан платок, губы ярко накрашены. Глаза удивлённые:

– А куда это очередь?

– На причастие.

– А … Тогда я тоже постою.

Сестра рядом со мной спрашивает:

– А вас благословили причащаться?

– Где меня должны были благословить?

– На исповеди.

– На какой такой исповеди?

– Где в грехах каются…

– В грехах? У меня нет никаких грехов!

Назидательная беседа на ночь

Приехали в монастырь паломники: папа, мама, сынишка-школьник и дочка лет пяти. Отец им на ночь обычно читал или рассказывал что-нибудь доброе, старался, чтобы ещё и полезный был рассказ, назидательный. И вот в один из вечеров он стал рассказывать о том, что не нужно бояться никаких страхов. А бояться нужно только греха. Долго рассказывал, сам увлёкся, примеры приводил. Жена – и та заслушалась. Когда закончил – легли спать.

А дочка Настя никак не засыпает, всё к маме жмётся.

– Доченька, ты чего не спишь?

– Я боюсь!

– Чего же ты боишься? Смотри, как вокруг всё уютно, и лампадка горит, и мама, и папа рядом. Папа ведь только что рассказывал, что не нужно бояться никаких страхов! Чего же ты боишься?!

– Я согрешить боюсь!

И кому мы это «Многая лета» поём?

У Насти день Ангела. Мама, папа и брат поздравляют её и поют дружно «Многая лета!»

– Настенька, доченька, и кому мы это «Многая лета» поём?

– Лету!

Неверующий Николай Иванович

Когда атеисты радостно объявляют, что у нас в стране неверующих больше, чем верующих, я всегда вспоминаю неверующего Николая Ивановича.

Меня попросили по вечерам поработать преподавателем английского языка для студентов вечернего отделения колледжа. Деньги нам с мамой очень нужны. Тружусь днём в Оптиной, два вечера в неделю – в колледже. Потихоньку знакомлюсь с коллективом.

Николай Иванович – преподаватель технических дисциплин, лет под шестьдесят, бывший военный. Весёлый, шумный, и, по его словам, совершенно неверующий:

– Вон верующие пошли в Оптину, эх, мужики-то все бородатые, женщины в платках, да в длинных юбках… А я-то сам – неверующий…

Николай Иванович любит шутить:

– Так! Что у нас в буфете осталось? Ни-че-го! Чай выпили, сахар съели!

Как-то мне срочно понадобилась мужская помощь: починить насос, который качал воду из скважины под домом. Я, без особой надежды, попросила Николая Ивановича помочь. И он тут же откликнулся на просьбу, долго возился с насосом, предварительно сняв наручные часы. Починив насос, вытащил на лето вторые оконные рамы, потом поправил коляску для моей парализованной мамы.

– Николай Иванович, я вам так благодарна!

– Пожалуйста! Не, деньги я не возьму, мужчины не зарабатывают деньги на помощи двум одиноким дамам. Почему я снял часы? Когда помогаю кому-нибудь, всегда часы снимаю – а то будешь на часы поглядывать, да думать, сколько времени потратил. А тут – надо помочь – и всё, пока не сделаешь работу, нечего и на часы заглядывать!

Надевает куртку, достаёт что-то из нагрудного кармана:

– Вот, смотри! Что это такое? Иконочка! Святитель Николай Чудотворец! Всегда со мной! Вот уж помогал людям, так помогал! И сейчас помогает! А ты говоришь, часы…

– Так вы всё-таки верите в Бога, Николай Иванович?!

– Конечно, верю! Я что – сумасшедший – в Бога не верить?!

– А как же вы говорили – неверующий?!

– Так я в храм в Оптину – раз в год хожу! И какой же я верующий?! Не, мне до верующего ещё дорасти нужно!

Как Николай Иванович в молодости на свадьбе гулял

Празднуем день Учителя. Николай Иванович рассказывает коллегам байку из своей молодости. Пошёл он как-то с женой на свадьбу к другу. А там – шум, гам, веселье. Подруга жены выпила лишнее, и, когда Николай Иванович выходил на улицу покурить, вышла вместе с ним. И они поцеловались.

– Я жену всегда любил! И сейчас люблю! И как я с этой подругой поцеловался – сам не понял… Но слушайте, что дальше было… Возвращаемся мы за стол, я от жены глаза прячу. И тут приносят утку на подносе. Стали подавать, официантка не удержала поднос – и вывалилась эта утка со всем её соусом прямо мне на колени. А она только что из печи. Ноги обожгло со страшной силой! А у меня костюм – новый, красивый! Я – на кухню, там вокруг меня все засуетились, брюки мне снимают, отстирывают, а у меня ноги до колен все красные! Так я половину свадебного вечера и простоял на кухне в трусах и с обожженными ногами.

И «неверующий» Николай Иванович делает неожиданный вывод:

– Вот так грех за грех цепляется, и тут же воздаяние получаешь!

Главная драгоценность

Зина, читательница православной газеты Севера России «Вера-Эском», в которой я печатаюсь, написала мне письмо, поделилась своей мечтой приехать в Оптину. Мы начали переписываться, и я пригласила её в гости. Зина приехала, прожила у меня несколько дней, поделилась историями из своей жизни и разрешила рассказать их, сохранив её имя. Одна из историй легла в основу повести «Поездка к отцу», а вторая, короткая – вот:

Зина работала на дробильно-обогатительной фабрике, вырастила сына и дочь. Дочка вышла замуж, уехала, сын тоже подрос, собрался жениться, купили ему Зина с мужем половину дома. Продал им эту половину сосед Бобырь. Он там уже и не жил давно, использовал дом как дачу. Когда перевозили вещи сына, сосед сложил все свои старые пожитки в кладовку и говорит:

– Можно сжечь, можно выкинуть…

Зина смотрит: в кладовке что-то блестит. Она потянула – икона большая святителя Николая Чудотворца, украшенная блёстками. Бобырь блестящее увидел и как закричит:

– Это что ещё за драгоценность такая? Ну-ка, давай быстро сюда, может, я чего ценного не заметил! А… Это никакая и не драгоценность, доска с фольгой…

И бросил назад, в кладовку. Зина тут же икону подхватила:

– Нельзя так с иконой! Это же драгоценность и есть!

Бобырь только посмеялся. А Зина икону привела в порядок и в красный угол поставила. Она всегда святителя Николая почитала. У них и храм был в честь Николая Чудотворца.

Прошла неделя. Зина была на смене, работает и молится тихонько. Только тропарь святителю Николаю прочитала, чувствует, как будто что-то её от работы отрывает, и ноги сами ведут в другой цех, на участок обезвоживания. Ей там и делать нечего совсем… Пришла, постояла, а там – молодёжь: слесаря, фильтровальщики, аппаратчики. Думает: «И зачем это я сюда только пришла? Ерунда какая-то! Нужно к себе идти работать!»

Вдруг слышит телефонный разговор:

– Ну и что горит – не у тебя же горит! Да там вообще никто не живёт – это пустая дача!

Зина похолодела, подбегает:

– Что горит?

– Да вы не волнуйтесь так, это дача!

И называет номер дома её сына.

Она опрометью из цеха выскочила, побежала. Прибегает: у соседей сына, которые там не жили постоянно, вся половина дома как свеча горит. Жители улицы пожарных вызвали, сами стоят – смотрят.

Она к двери – та заперта изнутри на крючок. Стучит кулаками, а её успокаивают:

– Да вы не волнуйтесь, там нет никого, это же дача.

– Там сын у меня!

Взломали мужчины дверь, вбегают. Зина смотрит: сын после ночной смены спит как младенец, а у него уже потолок занимается. Разбудили его, а он спросонок ворчит:

– Вы чего сюда, я же раздетый…

Потом сообразил что к чему, выскочил, за ним кошка выскакивает. Зина икону святителя Николая Чудотворца вынесла, соседи – вещи, какие успели. Сын на улице стоит, смотрит: у соседей часть дома как свеча горит, и у него занимается. Он побледнел как мел, затрясло всего. Пожарные приехали, вторую половину дома кое-как отстояли.

Зина и сейчас думает, что это Николай Угодник спас её сына.

Ода бабушкам

Приехав в Оптину, у меня остановилась настоятельница монастыря Казанская Трифонова женская пустынь, мать Ксения. В этом уральском монастыре я окормлялась десять лет, и очень рада была принять матушку у себя.

Сёстры этой обители часто делятся со мной историями, которые ложатся в основу моих рассказов. И мать Ксения тоже поделилась своими воспоминаниями:

– Оля, я расскажу тебе о бабушках. О каких? О своих и вообще – просто о бабушках. Мне хотелось бы воспеть настоящую оду нашим бабушкам!

Ты ведь знаешь: мне, как настоятельнице монастыря, приходится общаться со многими людьми, с паломниками. И часто люди признаются: «Я вот пришёл к Богу в зрелом возрасте. Сам не знаю, почему. Без каких-то видимых причин…» Тогда я спрашиваю:

– А у вас в семье был кто-то верующий?

– Да. Моя бабушка.

Они не в лике святых, наши бабушки. Чем же они могли так угодить Богу, что Он слышит их молитвы?

Взять мою бабушку… У меня мама и папа неверующие. Такие времена были, что людей от веры отбивали. Они такие и выросли. Октябрята, пионеры, комсомольцы. Религия – опиум для народа. Мама и папа запрещали бабушке меня крестить, запрещали ей учить меня молиться. И для бабушки это была глубокая боль на сердце. Как и для других бабушек. Они так это всё терпели, с такой болью, что нельзя крестить младенчиков, нельзя причащать.

Многие из них так и умерли, не дождавшись возможности растить внуков в вере. Они только верили сами. И ещё – они доверяли Богу. Мало ведь просто ходить в церковь. Нужно впустить Бога в свою жизнь, доверять Ему, уповать на Него. Они просили у Бога за своих неверующих детей и внуков. И Господь не посрамил их исповедническую веру.

Если взять историю моей семьи… Мой папа появился на свет, когда деду исполнилось пятьдесят. Когда родилась я, мой папа тоже был уже в годах. Вот так и получилось, что мои дедушка и бабушка родились в девятнадцатом веке, а я живу в двадцать первом. Интересно, да?

Две бабушки. Мамина и папина. Обе – верующие. Мамина, бабушка Дарья – очень благочестивая, нищелюбивая, принимала странников, отдавала даже крохи. Стирала нищим одежду, прожаривала её в печи.

Папина, бабушка Ксения, была молитвенницей. Она умерла, когда мне исполнилось всего три года. Но она так молилась за меня, что, когда перед постригом меня спросили об имени, я мистически почувствовала, что хочу её имя.

И я так благодарна своим бабушкам! Одна была милосердной, другая молилась за меня. И по их молитвам я – монахиня, мать Ксения.

Когда стала монахиней, молилась за родителей. Они были неверующими людьми. Через семь лет мама начала читать Псалтирь. Потом они с папой обвенчались. В нашей семье было принято жить по совести. И это помогло мне придти к Богу, потому что совесть – глас Божий в человеке.

У нас в монастыре мать Валентина рассказывала мне, что её верующая мама много молилась за неё, а она сама даже в храм не ходила. И когда мама умерла, дочь пошла в церковь. Потом стала монахиней Варварой, а ещё позже – схимонахиней Валентиной. И это тоже образец исповеднической материнской веры. Обильный плод материнских молитв. И с этой верой они ушли в другой мир.

А как-то к нам в монастырь привезли женщину тридцати семи лет. Привезли, как больного человека привозят в лечебницу. И она рассказала мне свою историю. Муж у неё гулял, а чтобы жена не мешала, стал её спаивать. А потом ушёл от неё. И она наглоталась таблеток. Реанимация. Клиническая смерть. И она чувствует, как душа от тела отделяется. И видит: её прабабушка стоит перед Богом на коленях и просит со слезами: «Отложи, Господи!» И чувствует: душа назад в тело возвращается. В реанимации её уже собирались увозить в морг. Смотрят: возобновилось сердцебиение.

Да… Наши бабушки – они не в лике святых, но они имеют дерзновение перед Богом… Вот такая моя ода нашим бабушкам!

По святым местам

Мать Ксения продолжает:

– А ещё, Оля, я хочу рассказать о том, как полезно по святым местам ездить, даже неверующим людям.

В девяносто первом году я была ещё неверующей. Купила многодневную путёвку «Бахчисарай – Ялта». Привезли нас на экскурсию в пещерный монастырь. Смотрю: на скале изображение, в центре – в красном, по краям в клеточку. Кто это – понять невозможно. Но я отчего-то долго смотрела на это изображение. И как будто что-то хотела узнать, понять, вобщем, в душе что-то произошло, а что – совершенно непонятно.

Вернулась домой. А потом пришла к Богу, потом – в монастырь, и вот уже двадцать лет в монастыре, восемнадцать лет в монашеском постриге. И решила я как-то посмотреть, в какой день меня постригали. Оказалось, это было двадцатое марта, день семи священномучеников, в Херсоне епископствующих. Я даже расстроилась. День пострига всегда важен для монашествующих, у многих он выпадает на какой-то церковный праздник, а у меня – совсем неприметный.

И вот, в 2001 году я снова оказалась в Бахчисарае. У той же скалы, где когда-то со странным чувством пыталась разглядеть изображение. Теперь там был храм Успения Пресвятой Богородицы, и над ним – восстановленное изображение Пресвятой Богородицы в красном и семи священномучеников, в Херсоне епископствующих.

И я заплакала. Думаю, не нужно объяснять причину моих слёз…

Мир святых так близок!

Готовят к постригу послушницу. Мать Ксения спрашивает у неё, в честь какой святой она хотела бы имя получить. В честь Матроны Московской, мученицы Веры… А сестра твёрдо отвечает:

– Я хотела бы, чтобы при постриге меня нарекли Марфой. Марфа – сестра святого Лазаря. И вообще – красивое старинное русское имя.

Отец Савватий, духовник, говорит:

– Хм… Марфа… Пусть подумает, может, ещё имя выберет…

А сестра просит:

– Марфа… Я буду молиться, чтобы – Марфа.

При постриге отец Савватий, как обычно, приготовил несколько записок с именами святых, помолился и вытянул… Марфу.

Мать Ксения улыбается:

– Святая взяла её под свой покров. Знаешь, в таких случаях всегда чувствуешь: да, невидимые силы действительно предстоят. И мир святых, ангельский мир – он так близок!

Душа после пострига постепенно изменяется. Даже черты характера меняются. Ты был одним человеком, а становишься другим. И смотришь на вещи по-другому… И становишься немного похожим на своих небесных покровителей.

Есть только одно дело – спасение души, остальное – поделье

Толя – молодой парень, в Оптиной трудится несколько месяцев. Как-то мы вместе едем по послушанию, и он рассказывает мне о себе:

– Знаешь, как я рад, что оказался в Оптиной! Тяжело, конечно, но зато, здесь всё, как бы это выразиться, – настоящее. Понимаешь? Я здесь понял слова: «Есть только одно дело – спасение души, остальное – поделье». А раньше я об этом даже не думал. Батюшка сказал, что раньше я спал, а теперь проснулся. И мне кажется, что это на самом деле так.

Я вот теперь о спасении души размышляю. А жил в Москве – всё нормально. Какая душа?! Какое спасение?! Пить – многие пьют. Воровать – многие воруют, кто где работает, тот там и берёт. Блудить – то же самое. Сейчас даже названия такие приличные придумали: «гражданский брак», «пробный брак», «бой-френд»…

Прочитал я недавно в одной книге о Первой мировой войне. Там офицер молоденький умирает в лазарете и просит медсестру:

– Дайте мне белую чистую рубашку, я хочу умереть в чистой рубашке, а совесть моя чиста: я умираю за веру, царя и Отечество.

Я книгу отложил и стало мне так больно… Не знаю, поймёшь ли ты меня… Подумал тогда: мог бы я так сказать? Мои бывшие приятели могли бы? Последний раз в клубе был, встретил одного мажора, путешествует за папины деньги. Побывал в Индии и говорит мне:

– Что такое Родина? Вся Земля – вот моя Родина!

А я подумал:

– Да посчитают ли тебя роднёй в других странах?! Как идти защищать Отечество, если не знаешь, что это такое?!

Понимаешь, запал мне в душу этот офицер, мой ровесник… Я бы хотел иметь право так же сказать: «А совесть моя чиста»… Только к словам этим простым – путь очень далёкий… Помоги Господи!