В программе «Нестандартный разговор» журналист Елена Балаян беседует с руководителем информационно-издательского отдела Саратовской епархии игуменом Нектарием (Морозовым) — об убийствах священников в России, внутренней жизни Церкви, ее отношениях с властью и обществом, «разочарованных мирянах» и настоящих пастырях.
Священник находится в особой группе риска
Елена Балаян: Здравствуйте, с вами программа «Нестандартный разговор». Интернет-портал «Православие и мир» опубликовал список священников, убитых в России с 1990 года по настоящее время. Список этот оказался настолько длинным, что больше походит на сводки с передовой.
Убийство — это всегда трагедия, но когда жизни лишают священника, это воспринимается обществом как покушение на основы нормального человеческого общежития, это вызов всем нам.
О том, почему убивают священников, мы сегодня беседуем с настоятелем Петропавловского храма города Саратова, руководителем информационно-издательского отдела Саратовской митрополии игуменом Нектарием (Морозовым).
Здравствуйте, отец Нектарий. Мы Вас пригласили, чтобы обсудить такую серьезную, довольно печальную и резонансную, тему для нашего общества, и, как мне кажется, очень симптоматичную: гибель священника Павла Адельгейма в очередной раз всколыхнула наше общество.
Я говорю «в очередной раз», потому что вот по моим таким субъективным ощущениям кажется, что только недавно вот мы все были ошарашены буквально убийством московского священника Даниила Сысоева, которого застрелили двумя выстрелами в голову и в грудь прямо в храме. И вот очередная трагедия. Скажите, пожалуйста, вот вы когда услышали об этом известии, о чем вы подумали? Какая первая мысль пришла в голову?
Игумен Нектарий: Дело в том, что, наверное, это событие стало особенно резонансным не только в силу того, что в данном случае мы сталкиваемся со смертью священника от рук того человека, который к нему обратился первоначально за помощью, таких случаев было достаточно много в новейшей церковной истории.
Для меня это событие и для многих людей, которых я знаю, было еще особенно резонансно потому, что отец Павел был известен как священник, достаточно ярко, достаточно резко высказывающий свои взгляды, и имеющий определенный конфликт со своим правящим архиереем, с владыкой Евсевием.
Я об этом так говорю, потому что, в общем-то, ни для кого это не было секретом, этот конфликт развивался на протяжении достаточно долгого времени. Наверное, до тех пор, пока человек остается человеком, кем бы он ни был — архиереем, священником, мирянином — возможны какие-то столкновения, возможны расхождения во мнениях, которые порой приводят к утрате того доброго христианского мира, который между верующими людьми должен быть.
Даже если мы посмотрим историю Церкви, мы увидим, что порой даже святые иногда, в силу каких-то недоразумений, друг с другом могли находиться отчасти в неприязненных отношениях.
И вот среди всего, что об этом конфликте приходилось читать, вдруг известие о том, что отец Павел погиб такой горькой, такой страшной смертью, оно как-то особенно, естественно, затронуло сердце, ударило его болью.
А с другой стороны, наверное, приходится говорить о том, что для священника в современной России такая смерть или же подобные обстоятельства — это действительно не редкость. Почему? Потому что в нашем обществе очень много людей, нездоровых либо психически, либо, скажем так, с нездоровой, травмированной душой. И с одной стороны, они могут искать помощи, общения священника, с другой стороны, то, что с этими людьми происходит, может привести вот к такой неожиданной трагической развязке.
Елена Балаян: Говорят о том, что якобы убийца отца Павла Адельгейма был психически нездоровым человеком, хотя официально экспертиза этого еще не доказала. Скажите, почему так часто убийства священников носят какой-то, как кажется со стороны, какой-то ритуальный характер?
Кажется же, что священники ничего плохого, по сути, этим людям, убийцам своим, не сделали. Тем не менее, откуда идет вот эта какая-то немотивированная злоба? В чем ее источник? Это что, все больные люди на самом деле?
Игумен Нектарий: На самом деле наше общество вообще на сегодняшний день не совсем здорово. Это очень мягко сказано. Скорее, мы живем в обществе больном. И в этом обществе убийство уже давным-давно стало какой-то такой неотъемлемой частью нашей жизни. На этом фоне убийство священника — оно действительно кажется чем-то особенно ужасным, страшным, но в то же время это нечто, что происходит в общем потоке. Понимаете?
Елена Балаян: Священников невозможно из этого потока как-то взять и вынуть?
Игумен Нектарий: Нельзя извлечь, потому что то же общество, та же страна, та же совершенно жизнь. Просто когда убивают священника, это оказывается наиболее страшно, но, в общем-то, это не выходит за рамки того, в чем мы существуем.
Нет, далеко не все убийства священников, если посмотреть на те случаи, которые были, скажем, за последние 20 лет, носили какой-то ритуальный или псевдоритуальный характер. Имели место и бытовые убийства, имели место такие убийства, как случай с Даниилом Сысоевым, связанные непосредственно с пастырской деятельностью, и с местью за эту пастырскую деятельность.
А имели случаи убийства совершенно случайные, как вот ситуация, когда священник зашел в подъезд собственного дома, увидел там группу людей, которые справляли там нужду, сделал замечание, тут же получил пулю, от которой скончался.
Очень нашумевшее в свое время убийство иеромонаха Василия, иноков Ферапонта и Трофима в Оптиной Пустыни — оно тоже вряд ли носило ритуальный характер: там тоже был душевнобольной человек, хотя его душевная болезнь — она и проявлялась в том, что этот человек считал себя служителем врага рода человеческого, и там были и шестерки на оружии.
Елена Балаян: Ну и на Пасху их, собственно, убили, что тоже носит такой псевдоритуальный характер.
Игумен Нектарий: Но видеть в этом ритуальность как таковую я бы все-таки не стал.
Елена Балаян: То есть причины совершенно разные, и как-то объединить их в какую-то тенденцию, наверное, невозможно, да?
Игумен Нектарий: Безусловно. Понимаете, священник, безусловно, находится в некой особой группе риска. Почему? Потому что, если к вам на улице подходит какой-то человек, внешность которого заставляет вас насторожиться, вы либо перейдете на другую сторону улицы, либо, может, даже обратитесь к кому-то за помощью.
А священник обязан будет с каждым таким человеком общаться и, может быть, даже по преимуществу с этим человеком общаться, потому что видно, что он неадекватен, что он не вполне нормален — значит, он в беде. И священник не может от него ничем отгородиться, а, следовательно, он просто рискует.
Елена Балаян: То есть он не защищен?
Игумен Нектарий: Да. То же самое произошло с отцом Павлом, который, насколько я знаю, очень многих подобных людей мог приглашать домой и оставлять даже у себя их на какое-то время жить, заниматься ими, помогать им. Так же произошло и в данном случае. То есть вот эта его смерть — она явилась естественным каким-то результатом его пастырского подвига.
Послушание или конформизм?
Елена Балаян: Протодиакон Андрей Кураев так написал по поводу смерти отца Павла, он сказал: «Убит последний свободный священник Русской Православной Церкви, который мог сказать правящему архиерею: «Владыка, Вы не правы». Ну, я не знаю, есть ли смысл сейчас, уже после гибели отца Павла, как-то разбирать причины этого конфликта. Мой вопрос в другом: известно, что послушание в Церкви является не только категорией внешней дисциплинарной, но и, прежде всего, категорией духовной, без которой жизнь в Церкви, наверное, невозможна.
Но есть ли у этой категории и некая обратная сторона? Когда, например, священник, даже который считает, что его священноначалие неправо в чем-то, не может сказать, не рискует сказать ему правду, опасаясь, что, может быть, его как-то выведут за штат или отправят в какой-то глухой приход, где он едва будет сводить концы с концами. Есть такая тенденция?
Игумен Нектарий: Ну, дело в том, что если вообще, так или иначе рассматривать какие-либо высказывания отца Андрея Кураева, нужно иметь в виду, что отец Андрей известен многими…
Елена Балаян: Эпатажем своим?
Игумен Нектарий: Многими гранями своей деятельности — и проповеднической, и миссионерской, и в части общественной, но более всего он известен именно своими эпатажными заявлениями и высказываниями.
Наверное, когда отец Андрей говорит о том, что убит последний свободный священник Русской Православной Церкви, который был способен говорить правду, он каким-то образом расписывается и в том, что он сам не может говорить правду. Хотя он не священник, он — дьякон, может быть, он допускает вот такую оговорку.
Елена Балаян: Поскольку он-то жив.
Игумен Нектарий: Да, ведь он жив. И, тем не менее, он подобные вещи говорит. Значит, все-таки не последний. А что касается возможности сказать своему правящему архиерею: «Владыка, Вы не правы», — это можно сделать в очень различной форме. Каждый правящий архиерей управляет вверенной ему епархией и обладает в ней полнотой власти, которой он наделен по своему сану, но он является живым человеком, а живой человек не может знать всего. Нет таких людей, просто не существует. И естественно, что любой архиерей нуждается в людях, которые в какой-то определенной ситуации могут сказать: «Владыка, вот вы смотрите на эту ситуацию таким образом, а есть еще такой взгляд, такой взгляд, такие-то факты, которые от Вашего внимания укрылись. Надо на них обратить внимание».
Я думаю, что абсолютное большинство правящих архиереев, слыша такую поправку, такой совет, будут за него благодарны. Может ли быть такой правящий архиерей, который не захочет прислушаться к голосу своих священников, своей епархии или своих помощников? Ну, наверное, может быть. Но сказать, что это является системой, я думаю, что это не было бы правдой.
Какова была ситуация во взаимоотношениях между отцом Павлом и владыкой Евсевием — мне сказать трудно. Но, безусловно, отец Павел был человеком очень свободным. Может быть, порой он допускал в общении с владыкой Евсевием какие-то высказывания, которые могли ранить его, могли его озадачить. Вполне может быть так. Я не думаю, что этот конфликт имеет какую-то одну правую сторону и сторону безусловно виноватую, я думаю, что все гораздо сложнее здесь было.
Елена Балаян: А вам приходилось когда-либо говорить правящему архиерею: «Вы не правы»?
Игумен Нектарий: В нашей епархии таких священников тоже хватает. Наверное, не в такой форме, а вот в той, о которой я говорил, безусловно. И я хочу сказать, что владыка достаточно, скажем так, с большим вниманием относится к тем советам, которые от своих сотрудников получает. И скажем так, чаще всего он этого совета действительно спрашивает, как любой руководитель, который хочет обладать полнотой информации и руководствоваться в принятии решений не только тем, что он может знать, находясь на своем месте, но и тем, что знают его сотрудники, которые находятся на других местах. И весь вопрос еще, опять-таки, в том, каким образом понимать, что такое послушание, что такое свобода в рамках послушания.
Елена Балаян: Вот об этом хотелось бы более подробно поговорить, мне кажется, это интересная тема. Как, например, отличить послушание, которое происходит из каких-то духовных побуждений и смирения от просто конформизма или просто равнодушия, когда человек не говорит правду никому, в том числе и правящему архиерею, просто потому что он… Ну, ему вообще все равно , вот у него есть свое место, он пытается на нем что-то делать, или просто за себя боится. Вот есть ли грань?
Игумен Нектарий: Безусловно, есть, но ее может увидеть только лишь сам человек. А единственным инструментом, который позволяет эту грань определить, является его совесть — христианская, да и просто человеческая.
Елена Балаян: То есть…
Игумен Нектарий: Мы же прекрасно понимаем, когда мы что-либо делаем или не делаем, мы это делаем или не делаем потому, что мы равнодушны или потому, что мы боимся, или же мы через страх и равнодушие переступаем и делаем что-то, что, может быть, для нас не очень выгодно и не очень нам приятно, но, тем не менее, делаем это. Каждый человек способен для себя сам определить.
Елена Балаян: То есть со стороны наши оценки будут не всегда объективны? Если мы вынесем приговор какому-то священнику, скажем о нем: «Вот, он боится, он — конформист»?
Игумен Нектарий: Я думаю, со стороны об этом судить достаточно сложно. Я могу даже больше того сказать: мне приходится порой о таких вещах судить изнутри, и я достаточно часто ошибаюсь.
Елена Балаян: Бывает же, что человеку кажется, что вот он такой храбрый, что он говорит правду, а на самом деле он же тоже может заблуждаться и, более того, проявлять некую дерзость? Такое тоже бывает?
Игумен Нектарий: В советские времена были люди, которые были недовольны, не вполне довольны тем, что происходило в Советском Союзе, и в целом были не очень довольны советским строем. А были те люди, которые становились теми, кого называют «диссидентами». И это совершенно разные люди — люди недовольные и диссиденты, это совершенно различная психология.
Диссидент в конечном итоге превращался в человека, который был недоволен вообще всем, и для него протест становился уже содержанием жизни. Это некая все-таки такая сломанная, искалеченная психика, некое совершенно ложное устроение. Есть люди в церковной среде, которые становятся именно диссидентами, которые против любой власти, против самого принципа послушания — да, есть. И когда такой человек будет говорить — своему ли правящему архиерею или своему настоятелю, или более высокому священноначалию — о том, что они в чем-либо неправы, он будет иметь в виду не конкретную ситуацию, в которой он хочет какую-либо пользу принести Церкви.
А если вот так вот рассмотреть, то правых людей очень и очень мало. Просто есть люди, которые стремятся одно дело сделать вместе, перешагивая через собственную неправоту и через неправоту того, кто находится рядом, а есть люди, которые склонны друг перед другом свою собственную правоту отстаивать, а чужую неправоту доказывать. Это неконструктивный путь на самом деле.
Елена Балаян: Скажите, если возвращаться вот к высказыванию отца Андрея, мне кажется, что как раз вот в этом высказывании содержится провокация, которую многие используют как козырь в некоей политической оппозиционной борьбе. Вас не коробит это?
Игумен Нектарий: Здесь есть провокация, безусловно, коробит.
Елена Балаян: То, что смерть священника становится поводом для каких-то политических манипуляций.
Игумен Нектарий: Безусловно, потому что все познается в сравнении. Вот сейчас отец Андрей сказал эти слова, и все начали говорить о том, насколько действительно Русская Православная Церковь сегодня является консервативной структурой, насколько в ней рискованно высказывать свое мнение, насколько в ней невозможно быть свободным. А можно немного отойти от заданной темы и посмотреть любую светскую структуру, в которой не действует принцип послушания, присущий и христианству, как таковому, и церковной жизни.
Елена Балаян: Но субординация все равно есть везде.
Игумен Нектарий: Да. Может ли подчиненный в любой светской структуре прийти к своему начальнику и просто так ему сказать: «Ты не прав»?
Елена Балаян: Нужно аргументировать, как минимум, почему.
Игумен Нектарий: Это нужно аргументировать, да. И сами слова «ты не прав» не обязательно произносить, достаточно просто показать факты. Но решение в любом случае будет принимать начальник, его не будет принимать подчиненный.
О разочаровании общества в Церкви
Елена Балаян: Давайте несколько сменим тему, поговорим об отношениях Церкви и общества. Эта тема много раз обсуждалась, но все равно, как мне кажется, она не теряет своей актуальности.
Все говорят о том, что в начале 1990-х была определенная эйфория, когда люди вот ринулись в храм, потому что это было ново, и была какая-то потребность в свободе, в духовности — все это ассоциировалось с Церковью. А сейчас почему-то стало модно говорить о неком таком глобальном процессе разочарования, о том, что люди якобы из Церкви уходят. Причины, по которым это якобы происходит, называются разные, но, как правило, они все сводятся к тому, что Церковь обмирщилась, потеряла вот свой подлинный аскетический дух, разбогатела, и так далее. И делать в ней, по большому счету, нечего. Вот как Вы к этому относитесь?
Игумен Нектарий: Я думаю, что для того чтобы об этом говорить, нужно опираться на факты. Мне, как настоятелю конкретного прихода, точнее, до недавнего времени, двух приходов, трудно судить обо всем, что происходит во всей Русской Православной Церкви. Я могу, как настоятель, сказать о том, что я могу видеть на приходе.
Я не вижу оттока тех людей из Церкви, которые пришли, скажем, пять, семь, восемь, десять лет тому назад. Вот десять лет я прослужил настоятелем храма в честь иконы Божией Матери «Утоли моя печали», за это время на моих глазах какие-то люди в храм пришли новые, какие-то уже были, которых я застал, как прихожан. Людей уходящих я знаю единицы. И главным образом это какие-то люди, которых я могу увидеть либо в Интернете, либо на телеэкране. А вот людей в своей практике, в своем опыте — я таких практически не вижу.
Елена Балаян: То есть говорить о процессе расцерковления, разочарования — это большая натяжка?
Игумен Нектарий: Дело в том, что те люди, которые, так сказать, были в Церкви, но ушли из нее, и потом об этом свидетельствуют, если всмотреться в их жизненный путь, то трудно понять даже — а были ли они в ней? Это люди, которые на самом деле никогда не были теми, кого называют людьми воцерковленными. Это не те люди, которые жили, глубоко погрузившись в церковную жизнь. А людей, которые подошли к церковной жизни, прикоснулись к ней и не захотели ею жить, конечно, таких людей достаточно много, но сказать, что они ушли, нельзя.
Елена Балаян: А не захотели, почему?
Игумен Нектарий: Они еще не пришли.
Елена Балаян: По каким причинам не захотели жить, да?
Игумен Нектарий: Почему? Причина всегда главная одна: человек, придя в Церковь, понял, что ему нужно что-то менять в себе самом. А менять в себе самом что-либо очень трудно. И поэтому, как только появляется какой-то внешний повод, для того чтобы оправдать свое желание уйти из Церкви, этот повод используется.
А что касается разочарований, я до сих пор не могу понять, о чем эти люди говорят. Вот и я, и все близкие для меня люди, все, кого я знаю, приходя в Церковь, искали не святости священников, искали не каких-то удивительных ответов на свои вопросы, они искали ту мистическую, таинственную жизнь, которая в Церкви есть, и которая никуда из нее не исчезает и не уходит, которая всегда в ней остается.
А что касается богатства, роскоши, то, опять-таки, достаточно таким вот непредвзятым взглядом посмотреть на Церковь, для того чтобы понять: да, есть какие-то средоточия, скажем так, некой официальной, централизованной церковной жизни, где можно видеть что-то похожее на богатство и роскошь, но вся-то Церковь находится в совершенно другом состоянии.
Если человека отпугивает храм Христа Спасителя, потому что он ему кажется слишком богатым, величественным, роскошным, то что мешает ему ходить в тот храм, в котором роскоши нет? А таких храмов гораздо больше — 90%.
Елена Балаян: Наверное, он просто не ходит в эти храмы, а видит храм Христа Спасителя по телевизору.
Игумен Нектарий: Если человек видит храм по телевизору, то вряд ли это можно назвать добросовестным исследованием.
О симфонии с государственной властью
Елена Балаян: Одно из обвинений, которое Церкви предъявляют, это пресловутая симфония с государством. Вот лично мне, я могу ошибаться, конечно, но мне, отчасти, эти обвинения кажутся смешными, потому что жить в государстве и совершенно не взаимодействовать с властью невозможно. И я-то думаю, что как раз сотрудничество Церкви и властей может быть в чем-то полезным и конструктивным для общества в целом.
Но вот, смотрите, мой вопрос такой: всегда ли легко определить ту грань, за которой вот это полезное сотрудничество, соработничество, перерастает уже вот в нечто, недопустимое для церкви, вот в ту самую симфонию?
Игумен Нектарий: Я думаю, что эту грань достаточно сложно отследить, потому что если бы это было просто, то вот эта ошибка на протяжении всей истории и Церкви в мире, и в общемировой истории, она бы не повторялась так часто. А мы можем видеть, что очень часто эта ошибка происходила. Можно было увидеть ее и в истории Византии, и в истории Русской Православной Церкви. Происходят высказывания либо по одну сторону этой грани, либо по другую, но я вот не соглашусь с тем, что плоха сама по себе симфония.
Симфония, может быть, сама по себе не плоха, она хороша, плохо бывает другое — когда власть совершает какие-то действия, поступки, которые, с точки зрения христианства не могут быть оценены положительно, которые должны быть оценены отрицательно, а этой оценки нет. И, более того, есть какая-то солидаризация с этим. Вот этого быть не должно, безусловно.
Но оценка действий власти или отсутствие поддержки определенных действий власти — это не всегда простой вопрос, тут тоже не всегда легко разобраться со стороны. Вот в какой момент надо сказать свое слово «против», в какой момент надо не поддержать — я бы не решился это определять сам.
Представитель власти в одной своей, скажем так, ипостаси действует как должностное лицо, сотрудничество с которым совершенно естественно, а в другой своей ипостаси действует как конкретный человек, который совершает действия, которые могут быть оценены как положительно, так и отрицательно. И вот развести человека и должностное лицо достаточно сложно бывает.
И то, что со стороны может казаться каким-то угодничеством по отношению к власти, не всегда таково по факту. Точно так же, как и какая-то, порою, жесткая оценка, какое-то неприятие есть у властей. Порою что-то кажется кому-то конфликтом с конкретным человеком, а может таковым не быть.
Елена Балаян: Если о сегодняшнем дне говорить, на самом деле мы видим иногда примеры, когда Церковь власть поддерживает. Но я не припомню за последнее время ни одного примера, когда бы Церковь официально открыто с властью не согласилась. Может быть, вы приведете такой пример?
Игумен Нектарий: Я не приведу такой пример. Я, наверное, постараюсь это объяснить.
Не так давно в нашей стране прошли президентские выборы, перед этим были достаточно эмоциональные выступления против «Единой России», против ее лидера — это и Болотная площадь, и всё, что было вокруг этого. Потом начались президентские выборы.
Кто бы по поводу этих выборов что бы ни говорил, однозначно, на этих выборах победил ныне действующий президент. Когда мы смотрим на оппозицию сегодняшнюю, современную, пытаемся как-то ее оценить, проанализировать, что она из себя представляет, мы видим, что это нечто, что даже не может претендовать на власть. У оппозиции нет ответственности, нет серьезного подхода к тому, что реально происходит в стране, и нет даже готовности взять в руки эту власть. Потому что, порой, люди делают достаточно громкие заявления, но они даже не борются по факту за власть, по большому счету. Их удовлетворяет пребывание в том статусе, в котором они есть. Для многих оппозиционеров приход к власти был бы самым страшным событием в их жизни. Я думаю, что Вы сами таких немало знаете и можете назвать.
Елена Балаян: Мне интересно, кого бы Вы назвали, кого Вы имеете в виду?
Игумен Нектарий: Я не вижу себя в данном случае как политического обозревателя или комментатора — это не мой совершенно профиль и не мой статус. Поэтому, когда речь идет о том, поддерживает ли Церковь существующую власть или не поддерживает, и почему, например, не поддерживает оппозицию, я считаю, что в виде оппозиции у нас сегодня представлено то, что…
Елена Балаян: Понятно, но, смотрите, можно же поддерживать действующую власть, как бы в целом, целиком ее курс, и не бороться с ней. Но власть действующая не может быть во всем права. Можно же в чем-то ей сказать: «Извините, вы не правы». Такое же может быть, в принципе? Мы не слышим этих проявлений.
Игумен Нектарий: Безусловно, такое может быть. Но есть некая объективная сложность. Можем ли мы сказать о том, что сегодня, скажем, Патриарх или правящий архиерей, или кто-то из архиереев настолько глубоко знает происходящее во внутриполитической или во внешнеполитической жизни страны, чтобы иметь возможность это объективно оценивать?
Елена Балаян: Нам даже не надо знать что-то глубоко.
Игумен Нектарий: Безусловно.
Елена Балаян: Достаточно просто послушать СМИ и какие-то заявления, и с ними не согласиться.
Игумен Нектарий: Наверное, если посмотреть на нашу недавнюю церковную историю, то совершенно четко можно назвать несколько таких моментов из жизни и деятельности покойного Патриарха Алексия. Думаю, что такие моменты наверняка будут иметь место и при правлении нынешнего Патриарха Кирилла.
Хочу сказать, что те эпизоды, которые имели место, когда был еще жив покойный Патриарх, не получали почему-то никакого освещения в СМИ на тот момент.
Елена Балаян: А были такие эпизоды, достойные освещения?
Игумен Нектарий: Одним из таких эпизодов была его попытка миротворческой деятельности во время расстрела Белого дома.
Елена Балаян: Об этом СМИ писали, по-моему, тогда.
Игумен Нектарий: Практически не писали.
Елена Балаян: Это факт известный.
Игумен Нектарий: Практически не писали. К такого же рода действиям или заявлениям можно отнести заявления покойного Патриарха по поводу бомбардировки Сербии, на которую не было достойной адекватной реакции со стороны российского руководства. А с его стороны эта оценка была, и очень жесткая. Были и другие, подобного рода, моменты, если я не ошибаюсь, связанные и с пенсиями, и с монетизацией льгот. Но, опять-таки, я не видел никакой поддержки ни со стороны СМИ, ни со стороны каких-то, скажем так, представителей оппозиции или еще чьей-либо.
Наверное, в нынешней ситуации, как только бы Святейший Патриарх или кто бы то ни было еще захотел каким-то образом оценить положительно или, в данном случае, отрицательно охарактеризовать действия власти, моментально произошла бы попытка втянуть его в свои ряды. Естественно, не физическим каким-то образом, а на страницах газет, журналов.
Елена Балаян: То есть, он сразу бы стал разменной некоей фигурой?
Игумен Нектарий: Да. Смотрите, произошло убийство отца Павла. Мог ли отец Павел желать, чтобы его смерть…
Елена Балаян: На флаг водрузили.
Игумен Нектарий: Да, стала бы таким фактом, который будет использоваться, для того чтобы бороться с Церковью?
Елена Балаян: Думаю, вряд ли.
Игумен Нектарий: Вряд ли он мог это пожелать. Поэтому, когда мы говорим о том, что Святейший Патриарх должен сделать то, должен сделать это, мы совершенно забываем о том, к каким последствиям это может привести. Одно высказывание, может быть, действительно, правильное по существу, может быть верное — и всё.
Елена Балаян: Может принести плохие плоды?
Игумен Нектарий: И Церковь по факту оказывается в оппозиции, с оппозицией. Причем в той оппозиции, которая с Церковью не будет никогда.
Елена Балаян: То есть, ситуация такая, что если ты высказываешься против, тебя автоматически зачисляют сразу к сторонникам оппозиции?
Игумен Нектарий: Конечно.
Елена Балаян: Ты либо с этими, либо с этими?
Игумен Нектарий: Да, потому что идет некая игра постоянно, достаточно нечестная, достаточно вероломная. И оказываться вовлеченным в эту игру очень опасно.
Елена Балаян: Но Церковь же должна быть посредине, она должна идти царским путем?
Игумен Нектарий: Она и остается на сегодняшний день посредине. Разве есть какие-то высказывания, тем более регулярно повторяющиеся, о том, что Владимир Владимирович Путин — лучший президент, который только может быть, «Единая Россия» — лучшая партия, которая только может существовать?
Елена Балаян: Не обязательно так утрированно высказываться, чтобы дать понять, что это именно так?
Игумен Нектарий: Но ведь этого нет.
Церковь как аналог комсомола?
Елена Балаян: Хочу Вас спросить об акции, которая недавно прошла в Москве, у нее было такое, совершенно дикое название «Православный F.A.Q.» она называлась. Наверное, Вы слышали о ней?
Игумен Нектарий: Нет.
Елена Балаян: Я тогда Вам расскажу. Насколько я поняла, ее организовало крыло «Молодой гвардии», то есть группа достаточно политически ангажированная. Она была рассчитана на молодежь, у нее была очень странная эстетика и очень странные посылы. Говорили молодым людям о том, что православным быть выгодно, православным быть модно.
Игумен Нектарий: Прошу прощения, я просто названия акции не запомнил. Конечно, акцию эту я помню.
Елена Балаян: Вот теперь будете знать, как она называлась. В общем-то, эта акция не единственная. Таких акций, как раз рассчитанных на молодежь, появилось довольно много за последнее время. Правда, в Саратове у нас их нет, но в столице они проходят регулярно. И это дало основание для наблюдателей заговорить о том, что православие пытаются превратить в такой современный комсомол. Понятно, что вот этот идеологический и духовный вакуум, который сегодня существует в нашей стране, надо чем-то заполнять. Но эти попытки не профанируют ли само христианство и Церковь?
Игумен Нектарий: Если говорить о том, что кто-то сегодня пытается превратить Русскую Православную Церковь в некий аналог комсомола, партии или чего бы то ни было еще, то, наверное, уместно говорить только лишь о том, что пытаются это сделать те люди, которые по своему сознанию близки к комсомольцам, к коммунистам и к кому бы то ни было еще.
Елена Балаян: Благо, мы недалеко ушли от Советского Союза.
Игумен Нектарий: Да. Но этого не делает Церковь. Более того, если посмотреть на то, что происходит, можно увидеть, что есть некое противостояние даже. Может быть не очень ярко выраженное, не очень жесткое, но Церковь не принимает подобного рода инициатив. Вообще, то, что мы называем словом «акция», не является проявлением церковной жизни, не является церковной жизнью как таковой.
Вообще, что-либо делать в Церкви, что-либо делать от имени Церкви может только человек, в Церкви живущий. А те молодые люди, о которых мы говорим, не являются людьми церковными, не являются людьми, даже знающими, что такое Церковь по своей природе, по своему существу. Поэтому они занимаются некоей самодеятельностью, как минимум не приносящей пользы, а, скорее всего, даже причиняющей определенный вред — и Церкви как таковой, и людям, и, самое главное, им самим.
Елена Балаян: Послушайте, но прохожие, которые идут мимо и видят такое название и такую атрибутику, они же не знают, самодеятельные это организаторы, или они выступают от имени Церкви. У них происходит такой коллапс в голове, они не могут понять, как это, вообще, может быть. Может быть, Церкви как-то нужно более активно высказываться и отгораживаться от таких проявлений?
Игумен Нектарий: Знаете, дело в том, что у нас в Церкви есть такая вещь, как благословение. Когда что-то происходит внутри Церкви, рождается внутри Церкви, то совершенно естественно это рождается по благословению либо правящего архиерея, либо по благословению Патриарха. Есть возможность узнать — это чья-то самодеятельность или это деятельность церковная. Также в данном случае можно было бы задать вопрос: кто такие эти люди, по чьему благословению действуют, и какова природа того, что они решили устроить.
Хотя, Вы знаете, опять-таки порой бывает так, что приходит какая-то группа людей, обращается к правящему архиерею за благословением на какое-то мероприятие. Мероприятие может носить достаточно скромный характер, но внешне это похоже на что-то полезное. Это благословение дается, а по факту происходит что-то совершенно иное.
О пастырстве
Елена Балаян: Скажите, возвращаясь к отцу Павлу Адельгейму — о нем после его смерти пресса писала очень много хорошего. Говорили о том, что это был такой совершенно искренне служащий священник, служащий Богу, людям. О том, что он мог ночью, если ему кто-то позвонит и попросит о помощи, он бросит всё и побежит этому человеку помогать. Как Вам кажется, насколько много сегодня в Церкви таких священников, которые искренне относятся к своему служению, не формально? Конечно, понимаю, что Вам сложно оценить, потому что Вы не можете отвечать за всю Церковь, но, может быть, в пределах епархии Саратовской?
Игумен Нектарий: Я могу сказать так, что лично мне, когда я еще был мирянином, слава Богу, довелось встретить немало священников, которые в своем служении Богу были ничуть не менее искренние и самоотверженные, нежели отец Павел Адельгейм.
Мне приходилось видеть, например, в течение своей жизни священника, у которого было семеро собственных детей, который усыновил еще трех детей своей сестры, который жил где-то в полутора часах езды от Москвы, и каждый день ездил в Москву на службу, и каждый день возвращался обратно, не имея никакого личного транспорта, при этом отказывался зачастую от тех средств, которые приносили прихожане за совершение каких-то треб. В то же время обходил всех нуждающихся старушек и из тех средств, которые у него были, раздавал какие-то конверты с десятками, пятерками — по тем временам, которые я описываю, это были какие-то деньги. Так или иначе, таких пастырей я встречал немало.
Елена Балаян: Но это все-таки больше исключение из правил или?..
Игумен Нектарий: Либо в моей жизни было очень много исключений из правил, и мне так повезло, либо это все-таки ближе к правилам. Сегодня священников, которые способны ночью, откликнувшись на звонок, куда-то собраться и поехать, я знаю достаточно много. Не все готовы к этому. Не каждый священник ночью будет подходить к телефону, многие его, может быть, даже отключат на ночь, чтобы их не разбудили. Кто-то поделится последним, кто-то, может быть, пожалеет это последнее. Люди бывают очень разные. Но то, что самоотверженные священники, готовые отдавать себя самих и отдавать свое, достаточно много, да. Хотя, я скажу совершенно искренне, их гораздо меньше, чем необходимо.
Елена Балаян: Я знаю, что Вы тоже живете очень насыщенной жизнью. У Вас много послушаний — Вы редактируете газету, журнал и являетесь настоятелем храма, издаете книги, и много других у Вас попечений. Не трудно ли Вам жить такой жизнью насыщенной? Нет ли у Вас внутреннего конфликта?
Игумен Нектарий: И жить трудно, и конфликт есть с самим собой, и порою не только с самим собой. По этому поводу я считаю, что священник в первую очередь должен быть священником и пастырем, а во вторую очередь — кем угодно — журналистом, администратором, кем-то еще. Я стараюсь постоянно в своей жизни этот баланс выровнять, чтобы в первую очередь быть настоятелем храма, скажем так, практикующим священником, а всё остальное — во вторую очередь. До какой-то степени это удается, до какой-то степени я в этом не преуспеваю.
Порою этот конфликт послушания приводит к тому, что происходит перекос в ту или другую сторону. Иногда это приводит к тому, что я сам оказываюсь в больнице, и такое тоже бывает. Но это не особенно большая редкость для жизни современного священника, который совмещает различные послушания. Это вполне естественно.
Елена Балаян: Последний вопрос под занавес задам. Может, он не вполне серьезный, хотя некоторые люди довольно серьезно к этому относятся. Такое мнение существует, что якобы священники идут в монахи, чтобы сделать церковную карьеру. Якобы плох тот монах, который не мечтает стать епископом или митрополитом.
Некоторые люди абсолютно в этом уверены, что, в общем-то, в этом и есть смысл, чтобы подняться на самую верхушку. Признайтесь нам как на духу: Вы лелеете такие мечты или нет?
Игумен Нектарий: Могу сказать, что плох тот монах, который мечтает стать не только архиереем, но даже мечтает стать и священником. Потому что на самом деле когда человек принимает монашество, он принимает его не для того, чтобы кем-то стать, он просто его принимает, для того чтобы быть монахом.
Я могу сказать, если говорить, собственно, о моей жизни, наверное, если бы я думал о карьере, я, наверное, сначала бы поступил в семинарию, потом в академию, потом принял бы монашеский постриг и дальше бы уже рассматривал какие-то различные варианты службы.
Если говорить обо мне, то в моем случае это было так: я просто пришел в монастырь, не имея духовного образования, не зная, получу ли его когда-нибудь или нет. Какое-то время прожил там послушником. Потом, спустя какое-то время получил благословение учиться заочно в семинарии. И не получил благословения учиться в академии — просто потому, что не было тогда такой возможности. Спустя наверное лет 10-12 после того, как я пришел к монашеской жизни, я поступил в академию. Если бы мною руководили какие-то честолюбивые замыслы, я бы совершенно иначе все организовал. Но я в тот момент об этом не думал. Честно говоря, я даже не был уверен, что я буду священником. Я, скорее, стремился непосредственно к монашеству.
Поэтому говорить о том, что человек, принимающий монашество на что-то рассчитывает… Безусловно, такие люди есть. Почему? Потому что люди, зачастую, приходя к монашеской жизни, не очень хорошо себе представляют, что это такое. Но опыт опять-таки показывает, что большинство людей, которые принимают монашество по таким расчетам, как правило, оказываются обманувшимися в своих ожиданиях.
Елена Балаян: Спасибо, что пришли. Желаю Вам успехов в вашем нелегком служении.
Игумен Нектарий: Спасибо.
С игуменом Нектарием (Морозовым)
беседовала Елена Балаян
pravoslavie.ru
