Эти слова я услышала от православного американца. Неужели надо быть американцем, чтобы по-настоящему почувствовать это? Мы, русские, ходим по земле, пропитанной кровью святых, по земле, в которой столько их останков, столько их мощей – не открытых, не обретенных! Да и не все эти святые на сей день прославлены, далеко не все. Начинаешь интересоваться вопросом, общаться с историками, читать то, что они накопали в архивах, – и понимаешь: едва ли не за каждым селом, не за каждым поруганным, разрушенным, полуразрушенным храмом твоей родной саратовской глубинки – расстрелянный или умерший в лагерях священник. Или диакон. Или староста прихода. Или просто сторож церковный. Или прибившаяся к этой церкви монахиня из монастыря, разоренного большевиками чуть ранее. Кто-то прославлен в сонме новомучеников и исповедников, кто-то вошел в Собор Саратовских святых, а кто-то, может быть, и не памятен никому и никогда уже здесь, на земле, известен не будет – только в Царстве Божием.
Но в этой статье разговор пойдет всё же о тех, кого Церковь уже прославила, – о наших святых земляках. Мы ведь земляки святых – помоги нам Бог это помнить. Насколько мы это помним? Много уже сказано и написано о том, что народной традиции почитания новомучеников по сей день не сложилось: для многих верующих мученики ХХ века остаются неизвестными святыми; не во всяком даже и верующем сердце их имена находят отклик… Отчасти это так, и причин здесь много – о причинах нужно было бы отдельно писать, но у меня сейчас другая цель. Мне представляется, что подлинное открытие народом своих святых мучеников требует теперь времени и труда. Труд искренних и бескорыстных людей приносит добрые плоды: происходит не просто открытие – сближение. И сами святые содействуют этому.
***
В Красноармейском районе Саратовской области на берегу Волги стоит село Золотое. По данным краеведов, оно старше Саратова. А славилось оно в свое время и гончарами, и хлебопашцами, и рыбаками, и капитанами волжских пароходов. Богатое было село, и храмов в нем было два, и оба всегда были полны, и колокольный звон плыл по Волге. А сейчас в Золотом даже пристань продали и разобрали.
Однако один из двух золотовских храмов – во имя Святой Троицы, 1834 года постройки, чистый классицизм – уцелел. 40 лет кряду служил зернохранилищем, а в конце 1980-х золотовские решили: хватит, пора в себя прийти и начать жить, как отцы и деды жили. В епархиальном архиве нетрудно найти письма от них – тогдашнему правящему архиерею Саратовской епархии архиепископу Пимену (Хмелевскому): «Мы не просим помощи у государства. Мы, верующие, сами собрали всё – и деньги, и иконы… Наметили и старосту, и казначея… Помогите нам, пожалуйста». А вот еще одно письмо – от уроженки Золотого Пелагеи Кастериной: «Если я умру, похороните меня по закону и поминайте, когда сможете, за мои хлопоты об этой церкви. У меня никого нет родных, ни одного человека, меня поминать некому, кроме вас…» – так писала эта женщина саратовскому владыке. В той же архивной папке – рапорт священника Николая Формазюка, датированный декабрем 1989 года: «По благословению Вашего Высокопреосвященства мною был взят в аренду дом сроком на один год, в зале сделали алтарь, поставили престол и жертвенник… Первая Божественная Литургия была отслужена 3 декабря. К таинству Причащения приступили 65 человек. Было совершено 18 таинств Крещения». Вы подумайте, это после полувекового перерыва! Значит, оно подспудно хранило веру, это волжское село. Хотя никто из золотовцев и ведать не ведал тогда, в 80-х и 90-х годах, что в их селе родился святой. Они узнали об этом гораздо позже.
Священноисповедник Виктор (Островидов), епископ Глазовский и Воткинский, родился в 1875 году в семье псаломщика упомянутой выше золотовской Троицкой церкви и в этой же церкви был крещен и наречен Константином. Окончил Камышинское духовное училище. В 1903 году пострижен в мантию с именем Виктор. Был настоятелем Хвалынского Свято-Троицкого общежительного подворья Саратовского Спасо-Преображенского монастыря. Служил в Русской духовной миссии на Святой Земле. В феврале 1918 года стал наместником Александро-Невской лавры в Петрограде. Затем – епископом Уржумским, викарием Вятской епархии. После трехгодичной ссылки в Нарымский край и перемещений по службе возглавил вновь образованную Воткинскую епархию с кафедрой в городе Глазове. Следует подчеркнуть, что Глазов тоже был для него местом ссылки.
Епископ Виктор не принял известную Декларацию митрополита Сергия (Страгородского) и отослал этот документ обратно в Москву; Воткинское духовное управление прекратило общение с заместителем местоблюстителя Патриаршего престола митрополитом Сергием и Синодом. В результате бесстрашный епископ Виктор был отстранен от управления епархией и запрещен в служении. Крестный путь его продолжился в Соловецком лагере, где он возглавил группу непоминающих. Запрещенный владыка Виктор был известен твердостью и решительностью, но это не помешало ему услышать доводы собрата и солагерника – архиепископа Илариона (Троицкого), священномученика. Он сумел убедить епископа Виктора в том, что необходимо сохранять единство Церкви. Владыка Виктор примирился с митрополитом Сергием и известил об этом свою паству. Но советская власть примириться с владыкой Виктором так и не смогла. За освобождением последовал новый арест и череда ссылок: несломленного епископа загоняли всё дальше и дальше на Север. Умер он в апреле 1934 года, в селе Нерица Усть-Цильмского района Коми АССР от менингита. Могила его уцелела, мощи были обретены, и теперь пребывают в Спасо-Преображенском женском монастыре в Вятке (Кирове).
Но вернемся на Волгу – в Золотое.
В восстановленном ныне Свято-Троицком храме служит священник Борис Ищенко – уроженец Ташкента, отец троих детей. Вокруг него сложилась деятельная община. Если бы не она, отцу Борису вряд ли удалось бы довести до ума золотовский храм, ведь капитальных вложений в него никто не делал. На вопрос «Кто вам помогал?» отец Борис отвечает: «Бабушки в основном. Они и болгаркой работали, и на крышу лазали, и асфальт вокруг храма укладывали». Эти бабушки и сейчас всё время в хлопотах, а батюшку называют своим светом в окошке и единственной радостью. Но не надо думать, что в золотовском приходе одни бабушки – напротив, здесь всегда можно видеть немало молодых лиц, детей. По праздникам приезжают гости – уроженцы Золотого, живущие теперь в Саратове, в других городах. Не столь давно на моих глазах отец Борис крестил молодого человека, который родился в Золотом, но живет теперь в Германии: он навестил родное село и решил принять крещение в храме, в котором крестили его дедов и прадедов. Троица – престольный праздник – уже традиционно становится праздником всего села. На последнем празднике, в этом году, побывали американцы, сотрудничающие с Саратовским университетом. Традиции русского празднования, храм, устланный свежей травой, венки на головах, старинные иконы, собранные в свое время золотовцами по чердакам и дровяным сараям, – всё это произвело на заокеанских гостей заметное впечатление. Можно надеяться, что им запомнился рассказ о священноисповеднике Викторе – его икона с частицей мощей в храме с 2001 года. Именно тогда золотовский приход, узнавший наконец о своем святом земляке, списался с упомянутым выше вятским Спасо-Преображенским монастырем. По благословению тогдашнего правящего архиерея, архиепископа Вятского и Слободского Хрисанфа, оттуда в Золотое приехали вятские монахини и привезли частицу мощей священноисповедника. Гостьи-монахини рассказали волжанам, что мощи на момент обретения благоухали, что им дана исцеляющая сила. Золотовцы собрали деньги и заказали икону священноисповедника Виктора, чтобы поместить частицу мощей в нее. Через год сами съездили в Вятку, поклонились мощам святого земляка. Прошло еще несколько лет… и вдруг случилось чудо:
– Как раз на Вербное воскресенье чувствуем: икона благоухает…
Благоухал образ несколько дней – и только один раз, больше этого не было: неисповедимы пути небесные! Золотовцы верят: их земляк подал им знак, он видит их труд, их усердие к храму, их стремление сохранить память о понесенных Церковью жертвах. Он молится там, у Престола Божия, – за них и за родное волжское село.
***
В Собор Саратовских святых включено двенадцать человек, хотя святых, прославленных Церковью и связанных с Саратовской землей, в десятки раз больше. В списке Собора – два архиерея, один монах, восемь священников и один мирянин – граф Александр Медем. Он был помещик; его имение в Хвалынском уезде Саратовской губернии называлось Александрия. Немец по отцу (отчество – Оттонович), воспитанный в лютеранстве, граф Медем в зрелом возрасте сознательно принял Православие и выстроил у себя в имении церковь во имя святых равноапостольных Константина и Елены. Прямой потомок крестоносцев, он стал подлинным рыцарем Православной Церкви. Его жизненный путь известен нам хорошо, с массой ярких подробностей – главным образом благодаря молодому историку, уроженцу Хвалынска Алексею Наумову, автору книг «Русский крест графа Медема» и «Графы Медемы, хвалынская ветвь». Существенная деталь: работу над книгой «Русский крест» Алексей завершил к 22 собственным годам, и это была уже не первая его книга; первая была посвящена разрушенным храмам хвалынской земли. «Русский крест графа Медема» – небольшая, но невероятно «плотная» книжка: количество лиц, фактов, документов сделало бы честь историку куда более зрелого возраста. Историю открытия Алексей в свое время рассказывал мне так: подростком проводил каникулы у родственников в поселке Северном – это и есть бывшая Александрия; там были «графские развалины» – то, что осталось от имения; кое-кто из местных жителей припоминал даже фамилию графа… Любознательный мальчик заинтересовался, а чуть позже, уже твердо решив поступать на истфак, занялся темой всерьез.
Когда читаешь «Русский крест», поражают две вещи, две черты главного героя: несокрушимая вера и столь же несокрушимая человеческая порядочность, абсолютная невозможность отступнического, предательского шага – даже в самых тяжелых обстоятельствах. «Что за человек! Это поистине моральный колосс! – писала в частном письме женщина из дружественного Медемам московского дворянского семейства. – …и что только он перенес! На несколько жизней хватило бы ужасов, а он стал только крепче и сильнее духом». Ужасов действительно было много: девять арестов разной протяженности; близость расстрела; поволжский голод начала 1920-х годов, титаническая борьба за сохранение хозяйства Александрии – вопреки совершенно безнадежной ситуации; потеря брата, героически погибшего на гражданской войне, смерть безмерно любимой жены и затем дочери; разлука с сыном, который чудом не погиб в том же бою, рядом с дядей, а затем сумел выбраться за границу…
«Одна только вера, что не все кончается здесь, земным нашим существованием, – дает силы не цепляться во что бы то ни стало за свою малозначащую жизнь и ради ее сохранения не идти на всякую подлость, низость и унижение, – писал Александр Оттонович сыну Федору в Германию. – Действительно свободным может быть только человек глубоко и искренне верующий. Зависимость от Господа Бога – единственная зависимость, которая человека не унижает и не превращает в жалкого раба, а наоборот, возвышает… Верь твердо, без колебаний, молись всегда горячо и с верой, и Господь тебя услышит. Ничего на свете не бойся, кроме Господа Бога и руководимой им совести, – больше ни с чем не считайся… и благо ти будет…»
Александр Оттонович и его близкие были прихожанами церкви Свято-Троицкого мужского монастыря в Хвалынске – это бывшее хвалынское подворье Саратовского Спасо-Преображенского монастыря, того самого, настоятелем которого был в свое время священноисповедник Виктор (Островидов), уроженец Золотого. Так перекликаются судьбы новомучеников. Медем вместе с другими верующими организовал приходской совет монастыря. Совет, а с ним и монастырь последовательно противостояли «живоцерковникам». В письмах того периода Александр Оттонович жестко говорит о трусости и предательстве некоторых известных ему священнослужителей – принять и простить это он не может. Ему, как толковому и опытному хозяйственнику, предлагают поступить на службу к новой власти, но – «…служить этим расхитителям России, расхитителям души русского народа, мерзавцам – я не могу…» (из письма сыну).
Меж тем Церковь захлебывается кровью, и саратовская земля не исключение: ее накрывают волны арестов – одна за другой. В 1929 году графа Медема забирают в очередной раз. Следователь спешит и не замечает бессвязности своего текста: «Медем среди духовенства и монахов Хвалынска ведет антисоветскую работу. Будучи председателем монастырского коллектива верующих и с обращением митрополита Сергия о поминовении власти Медем среди духовенства говорил: обращение вызвано под давлением расстрела…» Высылка в Сызрань и новый арест – уже там, в Сызрани. И опять, как и во всех предыдущих протоколах, – безупречная рыцарская порядочность и прямота: «…с программой коммунистической партии и советской власти я не согласен». Следователю, по всей видимости, нужны сообщники графа-контрреволюционера, и он упорно требует от подследственного имен знакомых, просто знакомых, которые появились у него здесь, в Сызрани, – ведь не мог же он за это время ни с кем не познакомиться! «Некоторых я в данное время помню, но назвать и этих отказываюсь, – фиксирует протокол ответ подследственного, – выдвигать людей, которых я случайно вспомнил, тем самым совершая к ним несправедливость, не нахожу возможным».
Александр Оттонович Медем умер 1 апреля 1934 года от отека легких в больнице сызранского домзака. В 2009 году Алексей Наумов и священник Виталий Колпаченко установили приблизительное место его захоронения в Сызрани.
Церковь во имя святых равноапостольных Константина и Елены в бывшем имении графа Медема ныне восстановлена и действует. Как это получилось, как удалось? Удалось – совместными усилиями многих людей, находивших друг друга и передававших из рук в руки, как пламя, – живую память.
Осенью 2002 года в Хвалынский район, в поселок Северный (он же, как мы помним, Александрия), приехала внучка святого мученика Александра – Ольга Федоровна фон Лилиенфельд-Тоаль. Она увидела стены разрушенной церкви и надпись на стене: «Этот дом – бывшая церковь, берегите». Надпись, оказывается, сделала местная жительница Лидия Тямкова. Ольга Федоровна привезла с собой альбом со старинными снимками Константиновской церкви, ее иконостаса. Она была уже знакома с Алексеем Наумовым, а чуть позже познакомилась с отцом Виталием Колпаченко, служившем в соседнем поселке. Нашлись помощники. Нашлись жертвователи. И храм возродился. А в 2010 году в маленьком городке с богатой историей – в саратовском Хвалынске – открылась православная гимназия, директор которой – тот же отец Виталий Колпаченко, по светскому своему образованию историк (кстати, одно время он совмещал служение на сельском приходе с преподаванием истории в школе того же села – случай редкий).
– В этом году у нас произошел-таки перелом, – с удовлетворением рассказывает отец Виталий, – в первых трех классах, начиная с набора 2010 года, всего 17 детей, а 1 сентября этого года в первый класс придет сразу 14. Конечно, все наши дети знают о святом мученике Александре, и молебен ему мы служим в гимназии каждую неделю.
Здесь надо знать, что в Хвалынске всего 13 тысяч жителей, городок и район считаются депрессивными. Однако и за него есть кому молить Бога на небесах: с Хвалынском связаны имена многих страдальцев за веру… Но мы переместимся из Хвалынского района Саратовской области в Татищевский.
***
«– Вы обвиняетесь в контрреволюционном действии против существующего политического строя в СССР.
– Виновным себя в этом не признаю.
– Вы клеветали на сталинскую конституцию, говорили, что это кабала и больше ничего и что хорошего от нее ждать нельзя. Признаете ли это?
– Это я также категорически не признаю.
– Вы говорили, что в день выборов сгонят всех на отдельные базы и прикажут голосовать за того, кто им будет выгоден, – будете ли это отрицать?
– Не признаю и это.
– Вы говорили, что советская власть посягнула на религию, разграбила храмы, невинно сослала все духовенство, – признаете ли это?
– Да, это я действительно говорил – что все храмы советская власть уничтожила и что священство невинно все сослано, других разговоров я совершенно не вел.
– Расскажите следствию, с кем из духовенства в Новоузенске вы поддерживали связь?
– Я был тесно связан только со священником Алексеем Поповым, у которого часто бывал и вел беседу, как вывести из тупика религию, так как советская власть окончательно добивает ее и жить нам становится все труднее.
– В беседе Попов защищал права религии, предлагал вам быть еще активнее в религиозных мероприятиях – вы дали согласие действовать заедино?
– Когда мы с Поповым беседовали относительно религии, то он мне говорил, что христианская религия самая идеальная и что отступать от нее не следует, – с этим и я с ним согласился, обещал чем смогу помочь, другого у нас в разговорах ничего не было».
Это протокол допроса священномученика Иоанна Полчаниновского – сельского священника Ивана Михайловича Днепровского. Датирован 9 декабря 1937 года –следующим после ареста днем. 10 декабря датирован смертный приговор. Исполнение – 15 декабря, теперь это день его памяти. Священномученику было 62 года.
В Полчаниновке, в Свято-Троицкой церкви, отец Иоанн прослужил 18 лет – с 1911 года по 1929-й. У него было четверо детей; супруга его, так же, как и он сам, происходила из духовного сословия. На единственной сохранившейся фотографии – удивительное лицо, лицо из иной эпохи – одухотворенное и доброе.
В первый раз полчаниновского батюшку арестовали в 1919 году: чекисты на полном серьезе утверждали, что он хранил в алтаре под престолом две бомбы. Вот где берет начало печально известная практика подброса вещдоков! Но тогда, «на заре советской власти», кто-то, по всей видимости, дал подобным приемам отбой, и отца Иоанна освободили. Когда храм в Полчаниновке закрыли, он служил наблюдателем на метеорологической станции. Но в 1937-м его и там нашли… Священномученик Иоанн Днепровский (Полчаниновский) прославлен на заседании Священного Синода в июле 2002 года.
Троицкий храм в Полчаниновке давно разрушен. Село понемногу умирает, оживая, впрочем, летом, когда приезжают дачники. Школу закрыли – стало быть, конец селу.
Однако православный храм в Полчаниновке есть – с 1992 года. Освящен во имя святого великомученика Димитрия Солунского и находится в обычном жилом доме. Есть человек, который все эти годы присматривает за храмом и извещает односельчан о предстоящем приезде батюшки, – пенсионер Василий Федорович Крупнов. Но и он, и назначенный недавно в Полчаниновку настоятелем по совместительству священник Иаков Коробков говорили мне о том, что живой приходской жизни в Полчаниновке пока не получается. Отец Иаков, постоянно живущий и служащий в соседней Сторожовке, ни на кого не жалуется – он рад тому, что эта горстка прихожан (15 человек из 300 примерно нынешних полчаниновских жителей) приходит на службу каждый раз, когда они с матушкой-певчей приезжают в Полчаниновку. Православные полчаниновцы уже в таком возрасте, что трудиться на благо храма – скажем, делать в нем ремонт – они не в силах. А молодежи нет.
– А вы знаете, что в вашем селе жил и служил святой? – спрашиваю я Василия Федоровича.
– Конечно. У нас и икона его есть в храме. Одна художница, дачница, для нас написала.
После этого ответа я, вопреки реальности, верю: не умрет это старинное село, не умрет храм, будет кому молиться перед образом святого земляка. Может быть, зря, но верю.
