«Когда я хожу по Русской земле – я хожу по антиминсу». Эти слова произнес один православный американец, проведший несколько лет в российских монастырях и в Москве. Нам, русским, необходимо сделать и пережить это краеведческое открытие: наша земля – наша не в каком-то бескрайнем смысле слова, нет! – а вот прямо эта, наша, по которой мы ходим, ездим, на которой мы выросли и живем, – полна останками христианских мучеников и пропитана их кровью.
Рыбушка
Есть в Саратовской области старинное село Рыбушка. Стоит на берегу речки Карамыша, заросло лопухами и березками, зимой тонет в сугробах; в общем, милое русское село. И в нем две, скажем так, достопримечательности, два магнита, притягивающих внимание. Один магнит – это Женя и ее дети.
Актриса Евгения Черных восемь лет назад оставила сцену для того, чтобы спасать детей-сирот. Она стала матерью для восьмерых детдомовских мальчиков разного возраста. На этот шаг Женю благословил ее духовный отец – священник Владимир Семенов. Он сам надеялся стать директором семейного дома в Рыбушке – после того как вследствие тяжелейшей болезни ему ампутировали обе ноги. Служить Литургию, передвигаясь на костылях, невозможно. А вот создавать семейный детский дом, воспитывать и ставить на ноги брошенных детей – это совсем другое дело! Но – не пришлось. Светлым Воскресеньем 2008 года отец Владимир последний раз приехал к детям в Рыбушку. Поздравил их, они поздравили его, показали небольшой концерт, потом он уехал домой, прилег отдохнуть – и уже больше не встал. Всё попечение о детях легло на плечи нескольких оставшихся при этом деле женщин, но главным образом на плечи Евгении. Однако людей, готовых и способных дому в Рыбушке помочь, все эти годы не убывало. Мальчики подрастают и, с благословения настоятеля рыбушкинского Христорождественского храма священника Вячеслава Данилова, один за другим входят в алтарь. Они верующие – с раннего детства, с тех времен, когда их привозили из разных казенных учреждений в Рыбушку, к маме Жене. Они читают православные книги, занимаются музыкой и умеют петь на клиросе.
Нижний придел храма, ставшего уже для этих детей родным, освящен во имя святого мученика Космы Рыбушкинского – местного крестьянина Кузьмы Никифоровича Петриченко, родившегося в 1869 году и расстрелянного в 1937-м. Это и есть второй магнит, неуклонно притягивающий наше внимание к Рыбушке.
Кузьма Петриченко всю свою жизнь пахал землю. У него была большая семья: восемь детей, много внуков. Образование он получил, скорее всего, начальное, деревенское – читать, во всяком случае, умел – и читал много, главным образом церковную литературу. С юности прислуживал в местной церкви, читал и пел на клиросе, весь богослужебный круг знал наизусть...
За то, что нам, саратовцам, этот благочестивый хлебопашец известен, нужно сказать спасибо священнику Максиму Плякину, секретарю епархиальной комиссии по канонизации подвижников благочестия, и историку Валерию Теплову. Они немало потрудились на этой горькой и славной ниве, немало имен извлекли из-под спуда. Здесь же надо сказать о председателе вышеназванной комиссии священнике Кирилле Краснощекове, по первому светскому образованию он тоже историк. Страничка «Святые и подвижники» на епархиальном сайте, установление празднования Собору Саратовских святых – всё это не само собой, всё это результат большого труда.
Но вернемся к Кузьме Никифоровичу. Думается, это был один из лучших, достойнейших представителей русского крестьянства, драгоценный плод могучего, нестареющего дерева, срубленного под корень, сожженного и втоптанного в землю.
В 1925 году он, не кончавший, как вы уже поняли, семинарий, был рукоположен во иерея. Мы не знаем, предложило ли ему это тогдашнее саратовское священноначалие или он принял решение сам. Но это и не так важно: в любом случае это совершенно сознательный шаг к мученичеству. Священников расстреливали, сажали и ссылали на Соловки тысячами каждый день, храмы закрывались один за другим, на площадях пылали костры из икон и священных книг... Кузьме Никифоровичу было уже 56 лет, и прежде он и не помышлял о священстве, конечно. И, кроме того, он был зажиточный крестьянин, на языке новой власти – кулак. («Поп-кулак Петриченко» – так он и назывался потом в документах следствия.) Ему бы сидеть как мышь – со всем его многочадным семейством. А он...
Кстати, он не один был такой. У нас в Саратовской митрополии действует историко-краеведческое общество потомков репрессированных священников и пострадавших за веру мирян «Возрождение». Прошлой осенью к нам, в редакцию сайта Саратовской епархии, пришел молодой человек, Женя Проклов, один из членов общества, принес то, что удалось ему раскопать о прапрадеде – священнике Михаиле Алефиренко. Скудные сведения, одно ясно: природный крестьянин, всю жизнь только крестьянским трудом и занимавшийся, решил вдруг стать священником – в 1924 году... А сама я и того меньше могу сообщить о своем прадеде, скромном бухгалтере, книгочее и приходском старосте Иване Ивановиче Васильеве; он поступил в семинарию в самый разгар «штурма небес», будучи 42-летним (примерно) вдовцом с тремя детьми... Правда, семинарию очень скоро закрыли, потому и «повезло» моему прадеду умереть собственной смертью.
Но вернемся в Рыбушку.
В 1930 году отцу Кузьме (Косме) удалось сплотить верующих и отстоять Рыбушкинскую Христорождественскую церковь, которую решили уже было закрыть. Батюшка продолжал служить, и сельсовет дважды вполне официально штрафовал его за крещение младенцев. В 1935 году храм всё же закрыли. Но отец Кузьма (Косма), подрабатывая сторожем на колхозном гумне, продолжал служить тайно – у себя дома. Дом этот и поныне стоит на берегу Карамыша, до недавнего времени в нем жили люди, не имеющие отношения к семье Петриченко. Мемориальной доски на доме нет. Но людей, которые знают, что это за дом, уже не так мало.
Когда за батюшкой пришли – а было это в октябре 1937 года, – он не взял с собою никаких вещей, кроме креста и Евангелия. Суд был коротким: то, что «поп-кулак... под видом религиозных молебн (именно так. – М.Б.) проводил антисоветскую агитацию», сразу признали доказанным. Где лежат теперь святые мощи иерея-хлебопашца – неизвестно.
– Конечно, мальчики про него знают! – говорит мама Женя. – Это наш святой, наш покровитель, мы к нему обращаемся и в утреннем, и вечернем правиле...
Те, кто ходил в 1990-х годах на спектакли легендарного саратовского театра АТХ («Академия театральных художеств»), кто видел Евгению Калининскую (Черных) на сцене, – донельзя удивляются, встречая ее теперь. А знаете, чему именно? Тому, как она счастлива. Люди, измученные бесцельностью собственных жизней, депрессией и прочими пакостями, бессильно завидуют, смутно определяя для себя причину этого счастья: оставила всё, как апостол Петр оставил свои сети. Отдала себя этим детям до конца.
Конечно, с жертвованием жизни, с сознательным выбором мученичества ничто другое не может сравниться, и не надо сравнивать, но что-то общее между поступком этой провинциальной актрисы – и поступком крестьянина-священника, взявшего (буквально!) крест и последовавшего за Христом на Голгофу, – всё-таки есть.
(Кстати, в Саратове имеется еще один храм, освященный во имя священномученика Космы Рыбушкинского, или Саратовского, как его еще называют, – в Комсомольском поселке на улице Химической; это Заводской район Саратова.)
Саратов, Городской парк
С периферии вернемся всё же в областной центр. Точнее, в старый, 200-летний городской парк, всегда любимый саратовцами, однако заметно обедневший и отощавший за последние годы. До революции прямо в этот парк выходили окна Мариинского института благородных девиц – учебного заведения для девушек из небогатых дворянских семейств. В институте имелась, конечно, домовая церковь, освященная во имя святой равноапостольной Марии Магдалины. В ней служил священник Сергий Ильменский; он же обучал девиц закону Божию. Еще он редактировал саратовскую монархическую газету «Духовный вестник». Родился и вырос этот пастырь недалеко от Саратова, в селе с весьма примечательным названием – Содом; воспитан был дядей, священником, доброта, чистая вера и усердный труд которого стали для племянника примером на всю жизнь.
В 1914 году отец Сергий овдовел и уехал на Валаам, в Спасо-Преображенский монастырь, где принял постриг с именем Феофан. В 1915 году он оказался в Перми, а в революционном 1917-м стал епископом Соликамским.
«Отцы и братья! С великой грустью прочитал я сей журнал пастырского собрания духовенства церквей г. Соликамска. Пастыри Церкви... выражают лояльность всем гражданам без различия, в том числе, к глубокому сожалению, людям, отторгшимся от веры, насильникам и грабителям... Вы... должны были, как пастыри, как соль земли, как свет мира, высказать свой нравственный суд насильникам и грабителям, выразить им свое негодование и порицание. Обращаюсь с сим призывом к иерейской совести каждого из вас...» Это горестное (не гневное ведь, а именно горестное, укоряющее, но не осуждающее) письмо епископа Феофана соликамскому духовенству датировано мартом 1918 года. Духовенство пыталось убедить большевиков, заподозривших его в организации мятежей, в своей аполитичности и потому лояльности к новой власти. Но архипастырь был совершенно нелоялен, да и аполитичным никогда не был – решительный монархист.
Я не историк и потому всё время благодарю тех, чьими трудами пользуюсь, тех, кто открывает подвиги новомучеников нам всем. На сей раз спасибо протоиерею Алексию Марченко, доктору исторических наук из Перми. Вот еще один эпизод из жизни саратовского уроженца и соликамского епископа, стоявшего как скала среди мутного кровавого моря, – цитирую работу отца Алексия Марченко: «В канун памяти пророка Илии, 1 июля 1918 года, епископ Феофан за всенощной произнес слово по поводу ареста и убийства в Усолье большевиками священника Михаила Накарякова, после чего отслужил по нему панихиду. За службой поминал его как священномученика. Затем он позвал к себе сына отца Михаила – Николая, служившего диаконом в Троицкой церкви Перми, и сказал: "В память отца-мученика будешь рукоположен в сан священника. Иди вслед за отцом"».
Пермская Чрезвычайка забрала соликамского епископа 17 октября 1918 года. 23 декабря около 4 часов ночи его вывели из камеры вместе с шестью монахами Белогорского монастыря, еще каким-то офицером и железнодорожным чиновником. На пороге камеры владыка Феофан благословил тех, кто в ней еще оставался, и попросил у них прощения. В камский лед возле проруби, в которой красноармейцы утопили мучеников, вмерзли две священные книги и монашеская скуфья.
Вернемся на родину преосвященного Феофана, в Саратов. После революции Мариинский институт благородных девиц был закрыт, несколько позже уничтожили и храм. Долгие годы помещение занимал Дом культуры железнодорожников, затем – губернский театр хоровой музыки. В начале 1990-х годов верующие подняли вопрос о возвращении здания Церкви. В 1995 году по благословению приснопоминаемого архиепископа Саратовского и Вольского Александра был создан приход храма во имя святой равноапостольной Марии Магдалины. Но процесс возрождения храма шел медленно и трудно. Сегодня он расположен не в той части здания бывшего Мариинского института, где находился исторически, где служил священномученик Феофан – тогда еще просто отец Сергий. В той части большого и запущенного здания идет ремонт, но этим летом, скорее всего к Успению, над ним уже будет водружен купол.
– Когда храм вновь окажется в своих исторических стенах, – рассказывает настоятель храма протоиерей Алексий Абрамов, – здесь будет его придел во имя святителя Феофана Соликамского. У нашего храма уже сегодня два небесных покровителя – Мария Магдалина и он, священномученик Феофан. День его памяти мы отмечаем как престольный праздник. Каждому крещаемому в нашем храме вручается его маленькая иконка с тропарем и кратким житием. И, конечно, рассказываем о нем детям в воскресной школе.
Со второго этажа (временный храм расположен на первом) спускается группа малышей с воспитательницей. «Мимо храма проходим! – напоминает она детям. – Остановиться надо, перекреститься, поклониться». Дело в том, что при Мариинско-Феофановском (позволю себе так его назвать) храме создана группа пребывания детей дошкольного возраста – в перспективе православный детский сад, первый в нашей митрополии. В этом приходе вообще много работают с детьми: для настоятеля и его супруги, матушки Ульяны, это, можно сказать, одно из генеральных направлений жизни:
– Это ведь был домовый храм учебного заведения, здесь воспитывали детей. И святитель Феофан был не только священником, но и педагогом.
Бывают такие минуты, когда мы словно очнемся вдруг и заново увидим то, к чему успели уже привыкнуть. Увидим и удивимся. Какое это чудо, какая милость – то, что все эти люди, замученные, расстрелянные, утопленные в русских реках, вмерзшие в вечную мерзлоту, задохнувшиеся в раскаленных песках, обреченные, казалось бы, на полную безвестность, на совершенное забвение, – один за другим возвращаются к нам. И не только в том смысле возвращаются, что мы про них что-то узнаем, нет. Они сразу вступают с нами в диалог, обращаются к нашей совести, включаются в наши дела, поддерживают и защищают нас в деле добром, не дают согласиться с делом злым...
Если, конечно, мы хотим их слышать.
pravoslavie.ru
