Перед каждым родителем однажды встает непростая задача выбора школы для ребенка. У каждого свои критерии. У меня требования к школе росли по мере того, как приближалась пора отдавать старшего малыша в школу. После общения с администрацией, учителями и родителями окрестных учебных заведений требования резко снизились: ну, хотя бы, чтобы была не самая плохая школа и нормальный учитель. Когда наступает «час икс» для следующего ребенка, ситуация с выбором места обучения ухудшается: ведь не будешь водить детей в разные школы, можно только выбрать учителя. Да и то — легче сказать, чем сделать. Я общаюсь со всеми учителями, которые в наступающем учебном году берут первый класс, и понимаю, что одна из них будет прекрасным руководителем для моей дочки, а двое других — просто неприемлемы, хоть на домашнее обучение с таким выбором «вторых мам». Но администрация распределяет детей к учителям по спискам, а вовсе не по желанию родителей. Слава Богу, мы добились своего: наши дети учатся у неплохих преподавателей, с которыми, в конце концов, мы можем найти общий язык, по крайней мере, избегать конфликтов. Теперь встает та же проблема для следующего малыша, и будет вставать еще не раз, такова уж судьба многодетных родителей.
Меня утешает то, что пока дети маленькие, именно я — их главный учитель и воспитатель, но они ведь растут… И так грустно, что от школы я жду, чтобы она не повредила — или не сильно повредила — домашнему воспитанию. Грустно, когда охранник не пускает меня в школу, и я могу пообщаться с учителем только по специальному приглашению. И никогда не понять мне глубинного смысла надписей на дверях школ, гласящих, что, в связи с угрозой терроризма, вход в школу родителям и иным лицам, НЕ ИМЕЮЩИМ ОТНОШЕНИЯ К ОБРАЗОВАТЕЛЬНОМУ ПРОЦЕССУ, запрещен.
Когда я была студенткой и проходила педпрактику в точно такой же закрытой «от посторонних» школе, меня пропускали в здание без вопросов, даже не проверяя документы. И я могла не только свободно отлавливать нужных мне преподавателей, но и свободно посещать любые уроки, даже не по моей специальности, сидеть на задней парте во время урока и узнавать учителя как педагога и как личность. Теперь я родитель, и мне не позволено то, что позволено студенту, мне не позволено так хорошо познакомиться с будущим воспитателем моих детей. Теперь я не имею отношения к образовательному процессу, и то, что я кандидат педагогических наук, в данном случае дела не меняет и поменять не может. Либо я в списках сотрудников, либо я в сословии родителей — вечно недовольных, не вовремя сдающих деньги, вместо справки от врача приносящих записочки про семейные обстоятельства и вообще плохо управляемых.
Есть родители, которым все время что-то надо. С такими тяжело. Гораздо проще с теми, кто не в свои дела — то есть, в школьные — не лезет. Выполняет то, что сказал учитель на собрании, в конфликтах любого рода исполняет решение педагога. А иначе получается настоящая «холодная война». Или горячая. Две стороны — школаи родители — мало пересекаются, значит, мало знают друг друга, системы ценностей мало совпадают. И не могут совпадать — разве что случайно. Родители приводят детей в школу, но ни сайт школы, ни «день открытых дверей» не могут сообщить родителю, найдет ли он среди учителей единомышленников, не говоря уж о том, чтобы и родители в классе говорили на одном языке. Учителя берут под свое руководство класс, сформированный случайным образом (возможно, по уровню знаний или по толщине кошелька родителей), но не представляют, будет ли школьное воспитание соответствовать семейному или будет противоречить ему. В подобной ситуации проиграют все, потому что проиграет ребенок, сгорающий между двух огней. Проиграет ребенок, который будет пользоваться этой конфронтацией. Проиграет ребенок, который постарается соответствовать противоположным требованиям. Проиграет ребенок, для которого в подобной ситуации оказывается низвергнутым и авторитет родителей, и авторитет учителя. Проиграет ребенок, который получит кашу в голове вместо жизненных ориентиров.
***
Может ли быть иначе? Могут ли родители и учителя вместе вести детей к одной и той же цели? Могут ли быть по одну сторону баррикад? Могут ли уважать друг друга, а не предъявлять набор претензий? Как единомышленникам найти друг друга в среднеобразовательных школах?
Родитель может найти учителя-единомышленника, это случается. Найти учителю мыслящих одинаково с ним родителей в условиях нашей системы образования почти невозможно. Объединиться таким родителям в один класс и найти соответствующего классного руководителя, с которым они будут вместе решать общие проблемы обучения и воспитания детей — об этом можно только мечтать.
Я не предлагаю модель модернизации российской школы, а просто расскажу о том, как может быть в реальности. Как меня саму учили.
***
В окружении 17-этажных джунглей, в ближайшей школе был мой класс. Все было просто, обыкновенно, просто девочки и мальчики, просто алгебра, физика и география. Охранник, кстати, у нас тоже был и никого не пускал в школу — кроме сотрудников, учеников и их родителей, конечно. Моего класса быть не могло, если бы у нас в школе родители должны были бы заранее каждый раз договариваться о встрече с учителем. У нас родители не только запросто приходили в школу в течение всего учебного дня, но, бывало, и на уроках сидели. А наша классная руководительница пила чай в гостях у наших родителей.
...Бюст Ленина вынесен из школьных коридоров, хаос и свобода в учебниках и идеологиях, что ни программа — то эксперимент… Один папа пришел в школу, предложил создать музей традиционной русской культуры. Валентина Николаевна Киселева, учитель русского языка и литературы, загорелась этой идеей. Начали создавать музей, с одной стороны — много работы, дело интересное, с другой — школа открыта и в прямом, и в переносном смысле, вот и появились другие родители-единомышленники. В кабинете русского языка и литературы сделали православный иконостас во всю стену. Родители доставали иконы, материалы для оформления. Постепенно сформировался класс-куратор музея: к группе родителей-активистов присоединялись те, кому была близка «идеология» музея, они переводили сюда детей из других классов, из других школ. А немногие несогласные довольно быстро покинули класс. Таким образом, музей оказался неким маркером для родителей, позволяющим ясно определить систему ценностей конкретного коллектива. Музей был четко ориентирован на Православие, его «флаг» — иконостас — кого-то притягивал, а кого-то отталкивал, и именно он «сформировал», в конце концов, коллектив родителей-единомышленников, объединенных вокруг идеи и учителя-руководителя музея.
Традиционной русской культурой был пронизан и образовательный процесс в нашем классе. 19 декабря урок русского языка начинался не с разбора сложноподчиненных предложений, а с рассказа о святителе Николае. Когда мы читали «Раз в крещенский вечерок девушки гадали...», мы вспоминали о Крещении Господнем, о традициях его празднования. Мы знали о стихотворной переписке Пушкина со святителем Филаретом и о значении Оптиной пустыни для русской литературы и философии. Это был результат кропотливого труда Валентины Николаевны и заинтересованности родителей, которые делились с преподавателем своими мыслями, приносили книги по литературоведению, филологии, философии, истории и богословию. Родители ставили с нами спектакли, организовывали самые разные мероприятия, помогая учителю реализовать его идеи, а учитель, в свою очередь, помогал родителям осуществить их задумки. Безусловно, бывало всякое, даже конфликты, но близкие отношения и совместное дело позволяло находить решение проблем.Музей был не только вектором образовательного процесса в классе, но и реальным совместным делом, объединившим родителей и учителя. Родители вместе с учителем вынашивали и рождали этот музей. Вместе с учителем планировали и жизнь класса, живущего внутри музея, музея, продолжающегося в жизнь. Это были встречи с интересными людьми: классный руководитель, Валентина Николаевна, отдавала свои «часы» (уроки) для бесед со священником Артемием Владимировым, с писателем Виктором Николаевым, с ветеранами войны, фольклористами и другими людьми. Искали этих людей, организовывали их приезд наши родители вместе с учителем. Вместе мы делали и экспонаты для музея: например, приглашенная фольклористка научила нас делать кукол в традиционных костюмах русских губерний. Фигурки, одетые в платья рязанских, калужских, тамбовских девушек, занимали свое место на витринах и полках.
Все ученики класса были так или иначе вовлечены в музейную работу. Кто-то проводил экскурсии, кто-то мастерил экспонаты, кто-то вел летопись музея. Весь этот опыт находил применение и в изучении русского языка, литературы, истории. Валентина Николаевна использовала выставки в классе в качестве наглядного пособия на своих уроках, что означало работать не по шаблону, но каждый раз и на каждом уроке находить что-то новое, неожиданное. Как она потом призналась, одновременно она и сама училась, в том числе и у родителей. Учиться, будучи преподавателем с многолетним стажем, пересматривать свои взгляды и методы преподавания, советоваться с родителями и вместе с ними принимать решения — согласитесь, для этого нужна не только мудрость, но и большое смирение. Это был удивительный человек, настоящий учитель, а не школьный работник. Без нее не было бы ни музея, ни класса, ни объединения родителей.
Когда родители работали вместе с учителем, когда родители приводили детей именно сюда, именно в этот класс, то и родители уважали труд учителя (как ни банально это звучит). Они ценили труд учителя, потому что имели возможность увидеть, чего стоит этот труд, ведь и на их плечи ложилась какая-то часть забот. Они бывали на уроках, поэтому могли представить себе, как тяжело приходится учителю. Они знали, чем именно он занимается с их детьми. Родители могли говорить с учителем и друг с другом на одном языке.Спустя несколько лет Валентина Николаевна говорила, что после выпуска нашего класса, который создал музей, все сильно изменилось. Музей остался, уже усовершенствованный, и сама она осталась руководителем музея. Но новые классы уже набирались случайным образом, и школа стала закрытой для родителей, как все обычные школы. Семьи уже гораздо меньше общались с учителем. Да еще такому «продвинутому» учителю стали давать для руководства «продвинутые» классы, скажем так, элитные. Они пришли на «готовенькое», мало представляя, куда попали, а для выяснения особенностей выбранного курса уже не было возможностей. И осталось выяснять отношения, как всегда и везде: почему моему сыночку «тройку» поставили, почему мою доченьку не туда посадили. Экскурсии в музее продолжались, а жизнь из музея постепенно уходила. Была потеряна связь между родителями и учителем, потеряна нужда друг в друге, потерян доступ в школу.
Объединение родителей в союз единомышленников позволяло решать конструктивно самые разные школьные проблемы. Один недовольный чем-то родитель — это досадный выскочка, а общее решение родителей всего класса — это уже законные требования родительской общественности, которые школа просто не может игнорировать. Есть проблемы, которые учитель, какой бы они ни был, и даже директор не в состоянии решить. Так, например, школа не имеет права проводить «религиозную пропаганду», будь то «традиционные религии», секты или атеизм. Это противоречит Конституции. Однако родители имеют право воспитывать своих детей в соответствии со своими религиозными убеждениями и требовать от школы, как минимум, не противоречить семейному воспитанию. Таким образом, родители и только родители на законных основаниях могут принимать решение о характере воспитания ребенка в школе и о его религиозном обучении в рамках образовательного процесса. В данном случае требование одиночки не может быть осуществлено просто потому, что невозможно технически для каждого ребенка организовать уникальную воспитательную среду. Но это возможно в том случае, когда формируется класс из родителей-единомышленников. Если такие родители имеют возможность выбрать себе и учителя-единомышленника, то можно быть уверенным, что они будут ценить друг друга, смогут решать внутренние проблемы, и тогда учитель, зависимый от администрации и скованный ограниченными правами, сможет, укрываясь силой родителей, учить детей согласно своим — и одновременно родительским — убеждениям.
Связь родителей и учителя — это не только взаимоуважение. Это залог единства воспитательного воздействия на ребенка в семье и в школе. Какой бы ни был чудесный и высоконравственный учитель у ребенка в школе, воздействие семьи оказывается всегда сильнее. Это показывает не только психология, но и опыт дореволюционной России, и современный опыт тех европейских стран, где преподавание Закона Божия обязательно, но дети вырастают не только далекими от христианства, но и противоборствующими ему. Если и возможно воспитать ребенка в определенных нравственных нормах, то только в том случае, когда семья будет прививать ребенку эти самые нормы. Здесь стоит заметить, что в том классе, о котором я рассказывала, дети были из самых разных семей: из церковных, околоцерковных, тех, у кого «Бог в душе», были и дети неверующих родителей. Но, как я говорила, все эти родители сознательно привели детей именно в этот класс, «класс с иконостасом», признавая таким образом ценность если не православной, то русской культуры. Если они хотели, чтобы их дети учились именно здесь, то и дома они, по крайней мере, не учили противоположному и, так или иначе, принимали хотя бы пассивное участие в образовательном процессе. Получалось, что даже далекие от веры родители приходили сюда… учиться вместе со своими детьми. Учиться, помогая учителю, учиться, общаясь с другими родителями, учиться, обучая собственных детей. Так переплеталось семейное и школьное образование, усиливая, дополняя, раскрывая друг друга.
***
Сейчас я прихожу в школу как родитель. Иногда это просто. Иногда невозможно, и в объявлении на дверях сказано, в связи с чем и по чьему постановлению. Ждем, когда детей выпустят на крыльцо. Конечно, и с советом школы работаем, и с идеями приходили к учителям, и задаем им вопросы… Но школа закрыта. Можно взять ее штурмом, можно пробраться хитростью, можно протиснуться в узкую щель, можно прийти с поклоном и подарками... Все равно, школа закрыта, даже если ты уже внутри.
Можно, безусловно, отдать ребенка в частную школу или гимназию: некоторые проблемы воспитания детей там решаются легче. Впрочем, и в частных гимназиях сотрудничество между семьей и школой может быть разрешено фразой: «Не нравится — никто вас не держит».
Между тем, если мы говорим о нравственном образовании, тем более о воспитании «православно ориентированном», то мы не можем игнорировать вопрос о взаимодействии родителей и школы. Просто потому, что православное воспитание детей предполагает их воспитание в духе Священного Писания и святоотеческих традиций. И прежде, чем мы будем определять, поставим ли мы в программу изучение текстов Василия Великого и Иоанна Златоуста на языке оригинала, мы вынуждены вспомнить, что Бог поручил дело воспитания детей именно их родителям, и именно родители будут держать перед Ним ответ за то, чему были научены их дети. Я помню об этом. Я помню о том, что нам, родителям, Господь, по слову святого Иоанна Златоуста, повелел с юных лет «образовывать и настраивать» своих детей. Я стараюсь сделать свой дом школой и «малой церковью» для своих детей. Но я вижу необходимость обучения детей и в обычной школе и вовсе не хочу их изолировать от мира. Я хочу, чтобы мои дети ходили в школу, общались с другими детьми, изучали пусть не науки, но хотя бы тот их отголосок, который преподается в школах.
У домашнего и школьного обучения разные, уникальные задачи. Согласовать это обучение, безусловно, трудно. Но сделать так, чтобы школьное и семейное воспитание не противоречили друг другу, возможно. Сделать так, чтобы родители и учителя стали союзниками в воспитании маленького человека, возможно. Сделать так, чтобы школа была не глухой крепостью, куда «профаны» приводят своих детей, а компетентные «посвященные» выковывают им мозги, но чтобы школа стала местом совместного труда и взаимоуважения, возможно. Сделать так, чтобы самые важные в жизни ребенка люди — родители и учителя — объединились ради ребенка против того зла, которым угрожает нашим детям мир, возможно. Возможно в самых обычных школах. Ведь есть у нас и удивительные учителя-подвижники, и родители, которые любят своих детей. Просто им нужно отыскать друг друга, показать им их общее дело, создать условия, не разделяющие, но объединяющие их. Это должен быть простой, но системный механизм. Я не готова ответить, каким он должен быть. Но уникальный опыт сотрудничества родителей и учителя, о котором я рассказала, может указать пути поиска такого механизма. Этот опыт говорит, по крайней мере, о том, что такое сотрудничество — не утопия. Оно возможно.
