Из-за яслей крест сияет
Кровь струится... Иисус
Человека искупает
От греховных рабских уз.
Архиепископ Леонид (Краснопевков)
«Рождественская ночь»

Дни поста наполнены необъяснимой тихой радостью. Христиане чувствуют
особую духовную близость всех членов Церкви.
Л.Э. Селивестрова

Рождественский пост оказался для меня настоящим путешествием. За несколько недель я узнала, что значит быть атеистом, и поняла, что значит быть верующим, получила рецепт счастья, испугалась, проводила слона и обрадовалась. И все в преддверии Рождества Христова – самого лучшего праздника в году.

Моя подруга из Хабаровска говорит, что Рождественский пост – самый тяжелый: искушения на каждом шагу, и ты, как железный чурбан в прорубь, проваливаешься в них и проваливаешься, пока наконец не спасает тебя Господь.

Каждый, как может, справляется с душевными терзаниями. Батюшка в церкви говорит: «От греха беги трудом. Найди, чем себя занять». Чтобы не впасть в грусть-тоску по поводу собственной душевной немощи, я решила построить камин. Нет-нет, не настоящий камин. У меня же обычная типовая квартира, даже балкона нет. Из суперудобств лишь два лифта, один из которых грузовой. Нет, я решила построить бутафорский каминный портал, в который планирую поставить высокие свечи и иногда вечерами... Да что там говорить! Какой русский не любит посидеть у огня?

А чтобы получить рекомендации, я отправилась к знакомым, которые такой уже строили.

В автобусе еду рядом с компанией молодых ребят. Беседа у них оживленная, громкая, прислушиваться нет необходимости. Одна девушка говорит:

– Жизнь – это путь. Мы все за кем-то идем.

Мысль, в общем, не новая, но в молодости кажется мудрой.

– И за кем идешь ты? – спрашивают девушку.

– Я иду за атеистами, – не раздумывая, отвечает она. – Они точно знают, что такое свобода.

Вообще-то мне не свойственно встревать в чужие беседы, но тут...

– Причем здесь свобода? – еле слышно бормочу я.

– Вот-вот, – подхватывает парень с пышными волосами, – причем здесь свобода?

Девушка бросает на меня недружелюбный взгляд и отворачивается.

У метро я покупаю горячие булочки и тороплюсь изо всех сил, чтобы они не успели остыть. Знакомая встречает меня в прихожей. Она маленькая и худенькая. Еще два года назад ее называли птичкой, теперь только Верочкой. Она извинятся:

– Тапочки кончились, – сообщает она. – К Славику друзья пришли проведать. Он спину сорвал. Мы как раз чаек пить собираемся.

В их семье все имена звучат ласково и с уменьшением.

Я протягиваю ей пакет с ароматом солнечного утра. Она заглядывает в него, удивляется:

– Булочки? Сейчас же пост!

– В них ничего нет, – отвечаю я, – ни молока, ни масла, ни яиц.

– Почти как «Не верь, не бойся, не проси», – смеется Верочка, затем недоверчиво тянет носом. – Из чего же они сделаны?

– Я подозреваю, что из тепла и доброго намерения. А когда остынут, станут несъедобными.

Верочка кивает, исчезает на кухне. Я же захожу в гостиную.

В кресле лежит Славик, под ногами у него пуфик. У Славика измученный вид. Рядом с ним еще два человека. Женщина и мужчина.

– Васса, знакомься, – говорит Славик, – это мои друзья с работы – Анна и Виктор.

Анна улыбается. У нее короткие светлые волосы и ярко-желтая блузка. Она словно свежий желток или солнечный зайчик. Виктор подходит ко мне с распростертыми объятиями. У него большие усы, которые залихватски торчат вверх. Мы, что, действительно будем обниматься? Да. Меня стискивают, встряхивают, ставят на место.

– Мы тут о работе, – говорит Славик и спрашивает: – Как у тебя с работой?

– По-разному, – уклончиво отвечаю я. – Людям сейчас не до того. Все деньги тратят.

– Точно! – неожиданно громко вскрикивает Анна. – Все только о деньгах и думают. Невозможная проблема с мотивацией. Ради чего мы должны стараться?!

– Вот именно, – подхватывает Верочка, заходя в комнату с подносом.

Мы все, кроме Славика, накрываем на стол. Булочки всё еще хорошо пахнут. Действительно, из чего их делают?

– Сейчас бы колбаски, – мечтательно говорит Верочка.

Я молча сглатываю слюну, расставляя сервиз.

– Давай я метнусь, – предлагает Виктор.

– Что ты, что ты! – отнекивается Верочка. – Пост сейчас. Нельзя.

– Да ладно?! – удивляется мужчина. – Ты, что, страдаешь этой фигней?

Славик жалобно стонет, и Верочка бросается ему помогать. Виктор переводит взгляд на Анну, потом на меня.

– А вы, Васса, тоже на посту? – смеется он.

– А то, – отвечаю я и наконец-то пробую булочку. Теперь понятно, как в пост поправляются. Хороша булочка, нечего сказать.

– Такая хорошенькая и тоже несчастна? – выдает Виктор.

Я застываю с большим куском во рту, шамкаю:

– Чево?

– Говорю, к чему вам пост? Радоваться жизни надо! – Виктор поднимает чашку так, точно у него там не чай, а игристое вино.

Логика его утверждения от меня ускользает. Понятно, что передо мной атеист. Но не понятно, как с ним общаться. А когда я теряюсь, я превращаюсь в слона в посудной лавке. Выдаю какой-нибудь номер, от которого потом всякие недоразумения случаются.

Помня об этом, я все-таки прибегаю к помощи слона, потому что иначе не знаю, что сказать. Вот и сейчас:

– Атеисты, между прочим, – говорю я, – больные люди. Душевно или даже духовно больные, точно не помню.

Анна закатывает глаза и отворачивается. Что это значит? Виктор бледнеет, откидывается назад. Кажется, даже усы его опали. Он смотрит на меня внимательно и сурово, будто решает, что со мной делать. Из слона я превращаюсь в мышку, как в сказке о людоеде. Но всё равно чувствую себя виноватой. Ох и напортачила же я. Напала на человека. Ведь не зря говорят, что в пост не столь важно голодать животом, сколь важно не «есть» людей. Ну вот почему колбаски нет? Подать мне колбасу!

– Я... здоров, – холодно заявляет Виктор.

Я поражаюсь его выдержке, но что-то подсказывает мне, что в его случае это дурной знак.

– Знаете ли вы, барышня, что значит быть атеистом?

– Нет, – хриплю я, проталкивая в горле безнадежно сухой комок булки.

Виктор хмыкает, вздергивает подбородок вверх, говорит:

– Быть атеистом – это стоять в трезвости, в отличие от некоторых. Не искать нелепых опекунов для оправдания своих действий. Быть атеистом – это обладать крепким духом для принятия правды жизни и не менее крепким разумом, чтобы снести эту правду. Быть атеистом – это ценить свое время и стараться проживать его не зря. Делить компанию с такими личностями, как Твен, Линкольн, Пруст, Маяковский. Это значит – уважать законы страны, в которой живешь, а не бегать от налогов. Поступать по совести. И не потому, что сверху Кто-то смотрит, а потому, что сам так решил...

Виктор говорит еще долго. Его монолог не иссякает, окружая меня дымкой или туманом, это уж как посмотреть. Но что-то я прослушиваю по глупости, а что-то не запоминаю по слабости. В какой-то миг мне становится горько за него. Я вижу перед собой человека, ослепленного гордостью. К тому же я его обидела. Ужасная ситуация. Позже Виктор уходит, не попрощавшись. Верочка сообщает мне:

– Все булочки отдала ему. Успела над ними помолиться. Молитва, она же, ух!

– Ух, – соглашаюсь я.

Вечером по скайпу списываюсь с одним знакомым атеистом. Он философ по образованию и считает, что у человека бывает три вида сознания: потребительское, верующее и философское. Через первые две стадии пройти необходимо, если хочешь достичь истинной мудрости. Имеет в виду он, конечно, философию. Спрашиваю его, что он думает о верующих людях.

Он отвечает: «Верующие, они ведь разные бывают, улавливаешь? Есть фанатики, есть трусы, есть страдальцы, есть вероятники».

«Вероятники?» – пытаюсь уловить я.

«Это такие верующие, которые на всякий случай верят», – поясняет мой знакомый и присылает смайлик.

Я думаю: может, он на что-то намекает? Пишу: «А кто, по-твоему, я?»

«Ты-то? Ты страдалец. У тебя жизнь тяжелая, и от этого ты к вере прибилась. Ты думаешь, что так станешь счастливой, улавливаешь?»

Фото: Caras Ionut

Я изо всех сил сдерживаю своего внутреннего слона, который буквально трубит: «Кинь! Кинь ему цитату святых отцов! Расскажи ему о болезни духа! Расскажи, как кончили все эти Маяковские! Расскажи о милости Божией! Расскажи об Истине и Любви! Блаженны плачущие! Блаженны ищущие правды!»

Слона несет, я стискиваю кулаки, чтобы не начать печатать. Хорошо, что это скайп, а то неизвестно, что бы я тут выдала! Все же кое-что пишу: «По-твоему, у меня есть шанс обрести счастье иным способом?»

Мой знакомый отвечает: «Знаешь, психика женщин более хрупкая, чем у мужчин. Не удивительно, что у тебя пробки выбило. Тебе к психотерапевту надо. Учиться любить себя и прислушиваться к своим желаниям и поменьше заморачиваться о других, улавливаешь?»

После такой переписки буквально припадаю к Писанию. Хорошо, что апостол Петр во Втором послании, во второй главе уже все сказал. Ух... Рождественский пост...

Перед сном наблюдаю падающий снег, размышляю над тем, как тихо, скромно, ненавязчиво и всё же неизбежно укрывает он черную слякоть, грязные следы. Я думаю над тем, что для меня значит быть верующей. И понимаю, что быть верующей – это значит верить в Бога Живого, верить в Любовь, верить в жизнь вечную. Молиться Богу и надеяться на Него. Быть верующей – значит искать согласия между разумом, сердцем, совестью и миром. Желать покаяния и радоваться Причастию. Это значит – ставить под сомнения свои умозаключения, не верить собственным помыслам, отказываться от своих желаний, видя в них угрозу для духовной жизни. Быть верующим – это молиться за всех православных христиан и знать, что за тебя тоже молятся, потому что мы все одна большая семья и Отец у нас один, Который на Небесах. И, конечно, я еще не до конца все понимаю, но если Бог даст, то обязательно пойму.

В воскресенье после службы, измотанная прошедшей неделей, но довольная, засыпаю сном младенца. Просыпаюсь от назойливого звонка. Звонит Пелагея, моя подруга. Взволнованным голосом она произносит:

– Ты с камином еще не передумала?

– Нет, – отвечаю я.

Тогда она спрашивает:

– Тебе сколько гипсокартона нужно?

– Чего? – как обычно, медленно соображаю я.

– Я сейчас в строительном! Сколько брать гипсокартона и какого?

– Э-э-э, ты, что, сама потащишь?

– Я не одна, мне Леха поможет.

Леха – это ее муж.

– Мне десять листов надо, – после недолгого раздумья говорю я.

– Десять?! Ты, что, дом строить будешь?!

– Десять самых маленьких листов, – повторяю я. На самом деле я плохо представляю, каких они размеров. Каких размеров бывают листы? Может, формат А4 или ватман? Я добавляю:

– Половина на ошибки уйдет.

– Поняла. Скоро будем. Жди.

Пелагея вешает трубку.

Надо же! Гипсокартон сейчас привезут! Детская радость наполняет меня. Вскоре раздается звонок домофона. Я открываю все двери нараспашку и с улыбкой на устах жду друзей. Но проходит пять минут, десять, а их нет. Неужели проблемы с лифтом? Я звоню Пелагее.

– Вы где? – спрашиваю я и вдруг на заднем плане слышу невообразимые крики и ругательства.

– У нас тут... э-э... небольшой конфликт, – почти спокойно говорит моя подруга, едва перекрывая посторонний крик.

– Конфликт!!! – слышу я незнакомый женский голос. – Да вы... пи-пи-пи...!!! Да я вас... пи-пи-пи...!!!

– Вы просто уезжайте, она вам покоя не даст, – слышу я еще один голос. Видимо, это говорит знающий свидетель.

– Вы извините, но матом я не ругаюсь, – говорит моя подруга.

– Очень жаль!!! – кричит неизвестная женщина. – А то бы... пи-пи-пи!!!

– Что случилось? – успеваю спросить я, но связь обрывается. Мое недоумение и растерянность сложно передать.

Я бросаюсь к лифтам. По всему стояку разносятся ругательства, пропитанные злобой. Я слышу, как мои друзья отбиваются, но их голоса против голоса неизвестной женщины словно колыбельная против марша. Мой внутренний слон вскакивает, готовясь к атаке. Я близка к тому, чтобы вызвать лифт. Вот сейчас я спущусь! Вот я сейчас разберусь! С досадой думаю, что только этого в воскресенье не хватало. Так, стоп... Крики мата и грохот отступают. Рождественский пост, воскресенье, меньше двух часов назад я причастилась. Мои друзья решили помочь, и вот... Мой слон в нерешительности замирает: «Я, что, тебе не нужен?» «Совсем не нужен», – думаю я. Ведь я ничего не могу. Я простой человек, немощный и глупый, к тому же не умею вести себя в конфликтах. Только всё порчу. Мой внутренний слон обреченно уходит, но это уже неважно. Неизвестная женщина внизу повышает громкость. Я слышу ругательства из уст моей подруги. Она довела Пелагею. Всё. Я зажмуриваю глаза, телепортироваться не получается. Впрочем, это никогда не получалось. Мне ужасно жаль мою подругу и ее мужа. Я понимаю, что это искушение. Да! Какая свежая мысль! Аллилуйя! Я думаю о том, что лучшее средство от искушения – это молитва. Здесь? Да, здесь. «Место нисколько не препятствует молитве, только бы настроение души соответствовало молитве», – говорил святитель Иоанн Златоуст. Выбираю молитву Честному Кресту. Читаю, осеняю себя и двери большого лифта крестным знамением. Скандал прекращается. Слышу, что оба лифта поехали вверх.

Через несколько секунд открывается маленький. Мои несчастные друзья, красные и взмокшие, втиснуты в крохотную кабинку вместе с десятью листами гипсокартона! Огромными листами! Я понимаю, что опять опростоволосилась. Толку от меня ноль, потому что даже лифт не тот выбрала. Не там молилась и не там крестила. Лешка, муж Пелагеи, хмуро буркает:

– Привет, – хватает первый лист и почти бегом несет его ко мне в квартиру.

– Что случилось? – спрашиваю я у Пелагеи.

– О-о-о, – многозначительно протягивает Пелагея. Глаза у нее выпучены. Я никогда не видела ее такой. – Сейчас ты всё узнаешь! Она сюда тоже едет!

От этих слов мне становится дурно.

– Кто едет?

– Ваша консьержка, – отвечает Пелагея. – Бешеный вепрь.

Я ничего не знаю о консьержке. Пару месяцев назад я видела объявление, что требуется консьержка, на этом всё. Я наношу крестное знамение на себя.

– Но что... – я не успеваю закончить.

Словно в фильме ужасов, в замедленной съемке, открывается большой лифт. В нем я вижу ЕЕ. Два метра ростом, в спортивном костюме, на лице – холодная решимость. Эта женщина похожа на спортсменку.

Она видит меня. Наши взгляды на секунду встречаются, и мы обе понимаем: она раздавит меня, как букашку. На ее губах появляется ухмылка. Она делает шаг вперед, выходит из лифта и вдруг... теряется. Женщина оглядывается, будто что-то оставила за спиной.

– Это вам гипсокартон привезли? – спрашивает она, но на меня больше не смотрит. Всё оглядывается назад. В ее голосе неприкрытое изумление.

– Да, – отвечаю я, а на душе у меня легко и спокойно.

– В следующий раз скажите, чтобы двери не ломали, – говорит консьержка и, развернувшись, возвращается в лифт.

– Хорошо, – говорю я.

Она нажимает кнопку и, пока двери закрываются, удивленно смотрит на меня, а я на нее.

– Надо же, – говорит Пелагея. – На тебя даже голос не повысила.

– Я молилась, – радостно бормочу я...

Рождественский пост оказался настоящим путешествием. За несколько недель я узнала, что значит быть атеистом, и поняла, что значит быть верующим, получила рецепт счастья, испугалась, проводила слона и обрадовалась. И всё в преддверии Рождества Христова – самого лучшего праздника в году! С днем рождения, дорогой Иисус, и слава Тебе, Боже наш, слава Тебе!

Васса Богданова

5 января 2016 г.
pravoslavie.ru