С детства рос без отца, отчим появился недавно и в воспитательном процессе не только не участвовал, но и всячески избегал его. И, надо заметить, не без оснований. Каждая школьная и поселковая дискотека обязательно заканчивалась дракой с участием пасынка, который остаток буйной ночи обычно проводил в местном отделении милиции. Его мать там много лет трудилась уборщицей, и, чтобы сыну легче было тяготы казенного дома переносить, она приволокла из дома старенький матрас. Уже стало традицией: в клуб или школьный спортзал незадолго до мероприятия приходили два милиционера, они терпеливо дожидались его окончания и начала драки, после чего скручивали руки зачинщику, надевая на него тесные старые наручники с еле заметной ржавчиной, и вели в отделение...
Утром составляли протокол, выписывали штраф, вручали квитанцию с набором цифр для перечисления денег, строго наказывали: после оплаты занести в участок копию: статистика не должна страдать – и отпускали восвояси.
Повестку из военкомата с Серегиной фамилией в маленьком таежном поселке приняли как подарок судьбы. Даже мама облегченно вздохнула, хотя, конечно же, не хотелось ей отпускать единственного сына непонятно куда, но что поделаешь? Dura lex, sed lex, что означает: суров закон – но это закон. Проводы были шумными, а чтобы призывник не буянил, фельдшер под видом какой-то сверхнужной прививки ввел ему двойную дозу успокоительного. Благостная физиономия новобранца выглядела настолько необычно, что фотографировались с ним все гости по многу раз, безусловно, для хвастовства: вот, мол, я первостатейному хулигану рога показываю – и ничего.
По прибытии в часть призывник тут же показал свой характер, за что его быстренько отправили на гауптвахту. Потом еще два раза, пока новобранец малость не попривык к армейским законам. Суровое мужское воспитание в итоге принесло свои плоды, и ко времени присяги Серега был уже чуть ли не образцовым солдатом, стал регулярно слать добрые письма матери, но она в перемену сына не верила, считала: старшие заставляют переписывать с каких-то образцов. В самом деле, где это видано, чтобы ее пацан мог сказать: «Дорогая мамочка». Она много раз пыталась соотнести эту фразу с Серегой, и никак не получалось – не хватало фантазии, чтобы представить такое. Вот, например, «Привет, мать!», или «Дай пожрать», или «Здрасьте, старушка»... – это было бы привычнее. Для подтверждения своих подозрений она показала письма соседке. Та согласилась: заставляют писать – и от себя добавила: это правильно, по крайней мере хоть почерк у парня выправится, а то сплошные каракули, как у непутевого врача.
Армейская жизнь стала солдату нравиться, к тому же выяснилось, что он один в части имеет водительские права, а это ох как много значит. Поставили водителем. И, когда служивый облегченно вздохнул, вообразив себя через пару месяцев личным шофером командира, пришел приказ: их подразделение командировать в Чеченскую республику – как огласил комдив: «Для восстановления конституционного порядка». Ну и от себя прибавил пару, как принято говорить, нецензурных выражений. Но не по поводу особенного случая, нет, просто он всегда изъяснялся так. Да и времена были суровые. Шел 1994 год.
А дальше слово главному герою:
– Как только мы прибыли на место расположения части, меня сразу посадили на «ЗИЛ». Машина, судя по боковым вмятинам, уже прошла «обкатку». Но я человек подневольный, возникать не стал: что дали, то и хорошо. Надо было два раза в день – утром и вечером – возить солдат из части на КПП и обратно; ну, еще ездить при всяких непредвиденных случаях типа за продуктами на базу, а один раз даже за боеприпасами. Обычная служба. Там до нас была мясорубка и после, а в это время – как раз, когда мы там оказались, – наступила тишина. Понятно, все расслабились.
Утром я, значит, как обычно, везу смену; прилично уже так отъехал, а в глаза будто кто соли насыпал: не выспался, до двух ночи резались в карты... Веки сами слипаются. Массирую кулаком – толку ноль. Протер в очередной раз веки и застыл, остановился, даже двигатель выключил. В лобовое стекло невесть откуда стали биться голуби. Много белых голубей. Облепили всю лобовуху. Я открыл дверцу, вышел, чтобы прогнать... Глядь: а их нету. Думаю: всё, спятил. Выругался, полез в кабину и уже ногу занес, тут боковым зрением заметил железяку под передним колесом, развернулся: мама родная! а это мина. И так классно зарыта, что и незаметно с дороги. Я сразу обмяк весь. Вспомнил мать, дом. Родню свою. Когда мама меня провожала, всё пыталась крестик повесить на шею: мол, он сбережет тебя. Я отмахнулся: «Куда мне! до первой драки...» Тогда она исхитрилась и сунула мне маленькую иконку в пластиковой упаковке: «Бери, – говорит, – носи где-нибудь в потайном кармане. Там Сергий Радонежский изображен». Я тогда ухмыльнулся: «Тезка». А она так серьезно: «Покровитель. Твой небесный защитник». Ну, я, чтобы ее не расстраивать, взял. А тут достал, поцеловал, посмотрел вокруг: как раз рассвет начинался, обычный будний день... И так что-то меня прошибло, даже молитву вспомнил, ну и от себя сказал: «Господи, спасибо Тебе. Я обязательно что-нибудь хорошее сделаю, раз Ты меня ни за что ни про что сберег». Солнечно так стало, но долго любоваться рассветом не дали: солдаты из кузова стали спрыгивать, разборки толкать: «Ты что это? Самовольный перерыв устраиваешь? Мы еще полчаса назад должны были заступить на смену». Я показываю на мину. Они застыли... ну, а дальше неинтересно. Саперы приехали, всё аккуратно вытащили, мне какую-то благодарность выписали. Через две недели нас вернули обратно в Нижний Тагил, где я и дослуживал; там мне аппендицит удалили... И много чего произошло.
После дембеля Сергей, как имеющий льготу, поступил в университет и выучился на юриста. Работал судебным приставом, потом в милиции. Сейчас частный предприниматель, женат, в семье трое детей, по совету духовника помогает заключенным из близлежащей исправительной колонии...
Ольга Иженякова
27 августа 2014 года
pravoslavie.ru
